Жестокая справедливость. Сергей Майдуков

то необходима просто-таки несгибаемая сила воли, а кто ею может похвастаться? Антон Лагутин не мог. И не хвастался.

      К тому же ему нравилось быть в полном ответе за самого себя. Он даже мысли не допускал, чтобы им руководил кто-то другой. Время командиров прошло, время женского диктата не наступило, и Лагутин сильно сомневался, что когда-нибудь наступит. Он был сам себе голова, сам себе начальник и подчиненный. Однажды, общаясь с одним адептом индийского мистицизма, он услышал о том, что каждый человек так или иначе подчиняется множеству других людей, так что гораздо разумнее выбрать себе одного господина – Бога – и служить только ему одному.

      Обдумав эту идею, Лагутин решил, что будет служить только себе. Не то чтобы он совсем не верил в Бога, но сильно сомневался в том, что Всевышний так уж сильно озабочен его существованием. На земле живет что-то около восьми миллиардов людей со своими слабостями, желаниями, проблемами, горестями и обстоятельствами. Кому охота входить в положение каждого и заниматься его судьбой? Нет, нашу жизнь вершим мы и только мы, и ответственность лежит исключительно на нас самих.

      – Вот так-то, – сказал Лагутин, с удовольствием осматривая свое приведенное в порядок жилище. – Чистота, блеск и никакой мистики.

      Квартира была обставлена минимумом мебели. В комнате раскладной диван, письменный стол и хлипкий шкафчик из прессованных опилок. Одежда, обувь и разные вещи хранились в обширной кладовой за раздвижными зеркальными дверями. Кухня, напичканная техникой, была достаточно просторной, чтобы разместить там стол с тремя стульями, хотя зачем Лагутину были нужны три, он и сам не понимал. Может быть, надеялся, что однажды его одинокому холостяцкому существованию придет конец? Вряд ли. Хотя подсознанию виднее.

      Прежде чем покинуть квартиру, Лагутин вышел на лоджию с велосипедом и шкафом для всякой рухляди. Там он умело выдвинул нижнюю полку и поднял одну из плит, которыми был покрыт пол. Нехитрый тайник содержал всякую всячину, необходимую для профессиональной деятельности Лагутина. Поколебавшись, он не стал брать пистолет, а прихватил только маску и усовершенствованную полицейскую дубинку. Этого должно было хватить.

      Когда Лагутин усаживался в свой «Хюндай», было пятнадцать минут пятого. До акции оставалось около двух часов, но лучше иметь запас времени, чем испытывать его нехватку.

      Жизнь научила Лагутина ценить время и свободу в равной мере. И разве это не равноценные понятия? Располагать свободным временем – это и есть свобода. Управлять им по своему усмотрению – значит обладать свободным временем.

      Лагутину некому было рассказать о роде своих занятий, да он и не стал бы делать этого, даже если бы у него вдруг появились благодарные слушатели. Поскольку он редко спал с женщинами, то некому было отчитываться и о некоторых весьма характерных шрамах на его теле. Если и спросит какая, то всегда можно выдать пулевое отверстие за укол большим гвоздем, а рубец от осколка представить как последствия неосторожного обращения с дрелью или пилой, им, женщинам, без разницы.

      Хотел