Клиника «Божий дом». Сэмуэль Шэм

знает? Но каждый раз, взяв Софи за руку, он получает сорок долларов твоих налогов. Миллионы. Видишь это строящееся здание, крыло Зока? Знаешь, для чего оно? Для полного обследования ЖКТ богатеев. Везде ковры, в рентгенологии – индивидуальные раздевалки с цветными телевизорами и объемным звуком. В дерьме оооочень много денег. Я сам собираюсь на специализацию в гастроэнтерологию.

      – Но это же мошенничество!

      – Конечно. Но не только. Это еще работа для тебя, а Путцель просто делает деньги. Это – дерьмо.

      – Это – безумие.

      – Это – медицина по-божьедомски.

      – Ну и что же мне делать?

      – Для начала перестань общаться с Софи. Если ты будешь с ней разговаривать, она пробудет здесь вечно. А потом натрави на нее студента. Ей это не понравится.

      – Она гомересса? Она ведет себя по-человечески?

      – Конечно! Приятная старушка.

      – Правильно. СБОП. Не гомересса. Но среди твоих пациентов наверняка есть гомеры. Вот, смотри, Рокитанский. Пойдем!

      Рокитанский был похож на старого бассета. Университетский профессор, перенесший массивный инсульт. Он лежал, привязанный к койке, с капельницей и катетером. Неподвижный, парализованный, глаза закрыты, дыхание спокойное, Казалось, ему снится косточка. Или хозяин. Или хозяин, бросающий косточку.

      – Мистер Рокитанский, как поживаете?

      Пятнадцать секунд спустя в глубине его разрушенного мозга что-то зашевелилось, и он, на открывая глаз, медленно прорычал:

      – КХРША.

      Я самодовольно спросил:

      – Мистер Рокитанский, какой сегодня день недели?

      – КХРША.

      Точно так же он отвечал на все вопросы. Мне стало грустно. Был профессор, а теперь овощ.

      Я снова подумал о деде и почувствовал ком в горле. Повернувшись к Толстяку, я сказал:

      – Это ужасно. Он скоро умрет.

      – Нет, он не умрет. Он бы хотел, но не сможет.

      – Он же не может жить вот так!

      – Конечно, может. Послушай, Баш. Есть ЗАКОНЫ БОЖЬЕГО ДОМА. ЗАКОН НОМЕР ОДИН: ГОМЕРЫ НЕ УМИРАЮТ.

      – Что за бред? Конечно они умирают!

      – За год я не видел этого ни разу, – сказал Толстяк.

      – Они же должны!

      – Зачем? Они так и живут. Молодые, вроде нас с тобой, – вот эти умирают. Но только не гомеры. Никогда такого не видел. Ни разу[15].

      – Почему?

      – Я не знаю. И никто не знает. Это необъяснимо. Может быть, они уже пережили свою смерть. И это ужасно. Это самое ужасное.

      Вернулся Потс – обеспокоенный и озадаченный. Попросил Толстяка помочь ему с Иной Губер. Они ушли, а я вернулся к Рокитанскому. В полутьме палаты мне показалось, что по его морщинистым щекам стекают слезы. Меня захлестнуло волной стыда. Желудок перевернулся. Слышал ли он нас?

      – Мистер Рокитанский, вы плачете? – спросил я и с нарастающим чувством вины ждал ответа.

      – КХРША.

      – Вы слышали, что мы говорили о гомерах?

      – КХРША.

      Я сдался и пошел

15

Если это и преувеличение, то небольшое. Так, например, при септическом шоке с почечной и печеночной недостаточностью смертность выше 50 %. Одна пациентка из дома престарелых на моей памяти переживала его восемь раз. У другого пациента года два назад из-за инфекции и септического эндокардита взорвался аортальный клапан. Недавно он поступил с очередной инфекцией пролежней, благополучно вылечился и вернулся в богадельню. Лучше не спрашивайте, что происходит с сорокалетними, поступившими с такими диагнозами.