Мракофилия. Евгений Шорстов

грязного льда, я сидел на диване, поджав ноги и схватившись за колени. В комнате было настолько тихо, что стук моего собственного сердца казался громче взлетающего самолёта, моё дыхание сопровождалось тихими жалобными стонами, всё вокруг плыло, темнело, укутываемое непрозрачной пеленой разрывающего сердце ужаса. Барахтаясь в тяготящем мой рассудок выборе: оставить всё как есть или выбить ногой окно и пуститься наутёк из этого проклятого села, я бездумно спустил дрожащие ноги на пол, бесшумно встал на четвереньки и медленно пополз к двери. Прислонившись к ней ухом, я расслышал хриплый голос деда:

      – Надо пить чай, пусть он пьёт.

      По моим плечам пробежали мурашки.

      – Он не пьёт, – с досадой отвечала ему баба Надя.

      – Надо пальцы отрезать, – монотонно диктовал дед, – будет пить, надо пить чай.

      Я не знаю, какие высшие силы уберегли меня в ту минуту от окончательного отчаяния, какие силы заставили мои зубы прикусить сомкнутые губы, чтобы истошный вопль ужаса не вырвался на свободу из моей глотки. Трясясь на одном месте на четвереньках, как загнанное в угол животное, боясь лишний раз передвинуть руки, я бегал глазами по тёмной комнате, мысленно перебирая варианты дальнейших действий. Взгляд мой зацепился за горящую свечу.

      Медлить было нельзя, сорвавшись с места, я толкнул ногой дверь, отчего скрипнула, задул свечу и забился, как испуганный котёнок, под диван, в надежде, что сбежавшиеся на шум хозяева не додумаются искать меня в комнате, решив, что я благополучно её покинул, скрипнув дверью.

      Громкие шаги быстро приближались ко мне, в комнату кто-то вбежал. Замерев на мгновение, этот кто-то, принялся носиться из угла в угол. Наконец, остановившись, судя по звуку, совсем близко ко мне, он вдруг звонко и протяжно, подобно машинной сигнализации, завопил: «Сбежал! Сбежал!»

      От неожиданности я схватился за волосы и вжался головой в гнилой пол. Что-то блеснуло в уголке глаза: в комнату начал поступать свет. Неслышно повернув голову в сторону выхода из моего временного укрытия, я похолодел, увидев пару худых жилистых лап, похожих на собачьи, что выглядывали из-под задранной юбки бабы Нади. Из окна, трясясь, пробивался жёлтый свет, что и позволил мне разглядеть эти ужасные конечности.

      Бабка же не умолкала и продолжала неустанно визжать: «Сбежал! Сбежал!» Но спустя несколько секунд, которые тогда показались мне несколькими липкими часами, она утихла и ринулась к двери, настолько быстро, что её пышная старческая юбка раздулась, подобно парашюту. Когда её визг стал глухим, а свет в окне более тусклым, я в спешке выбрался из-под дивана и аккуратно, крадясь вдоль стены, отступал к выходу, стараясь разглядеть происходящее на улице. Баба Надя, кричащая уже, очевидно, вне дома, делалась всё тише и тише, значит, у меня появился шанс выбраться, но тянущее чувство какого-то безумного любопытства вперемешку с непреодолимым желанием разобраться во всём происходящем тянули меня к окну, – да, это была глупая прихоть, но я безответственно последовал ей. Присев на корточки, я выглянул в окно из нижнего угла.