Птица несчастья. Лада Кутузова

на карьеры, чтобы искупаться.

      В городе до дома Алены Федор добирался пешком минут за двадцать. Но нога болела, поэтому он отправился на остановку.

      – Федька, ты, что ли?! – он заметил соседку по подъезду, тетю Настю, которой до всего было дело.

      Мама объясняла это тем, что у тети Насти нет своей личной жизни, а потому она лезет к другим.

      – Да, я, – коротко ответил Федор.

      Соседка встала перед ним и жадно осмотрела, ощупывая взглядом.

      – Живо-о-ой, – протянула она. – И даже ходишь. А говорили, что вас обоих по асфальту размазало.

      Федор обогнул ее и, ничего не ответив, отправился дальше.

      Желтый автобус с черной полосой по бокам подъехал через пять минут. Федор с трудом залез в салон и уселся на обтянутое дерматином сиденье. Уголки сиденья лопнули, из-под обивки был виден поролон. На спинке соседнего сиденья кто-то написал поверх трещин на искусственной коже шариковой ручкой: «И пролетела птица несчастья…» Федор откинулся и прикрыл глаза: нога разболелась так, что хотелось укутать ее в одеяло и нянчить, точно младенца.

      В салоне пахло пылью, бензином, а еще нагретым дерматином. Солнце припекало через стекло – и не скажешь, что уже конец августа: слишком жарко. Вскоре Федор почувствовал, как опускаются плечи и наливаются тяжестью веки. Словно он стал Вием, и теперь без посторонней помощи их не поднять. На какое-то мгновение Федор провалился в сон и тут же очнулся, будто от толчка: остановка! Вскочил, тут же поморщился – в ноге стрельнуло – и, ковыляя, потащился к выходу.

      На остановке ветер гонял обертку от чипсов и пустую пачку из-под сигарет. Рядом валялась перевернутая урна. Федор на автомате поднял ее и пошел дальше. Алена жила в панельной пятиэтажке: серые блоки в сети трещин, желтая газовая труба, оплетающая здание по периметру. Федор зашел в третий подъезд и поднялся по стертым ступеням на второй этаж. Он дважды нажал на кнопку звонка. На мгновение – всего одно, но Федор почти поверил в это – ему почудилось, что дверь откроет Алена, целая и невредимая. Он подхватит ее на руки, и все будет, как прежде.

      Но наваждение схлынуло, когда на пороге появился Николай Степанович. Он пропустил внутрь Федора и закрыл дверь на оба замка. Квартира пропахла табаком. Непривычный к запаху Федор закашлялся, на что Николай Степанович извинился:

      – Я лет десять, как бросил курить, а тут сорвался. Но ничего, вечером проветрю – Нину завтра выписывают.

      – Ей легче стало?

      – Да, укололи мертвую воду в сердце. Не зря я дополнительную страховку оформил.

      Если бы Федор встретил Николая Степановича на улице, не узнал бы. За несколько дней Аленин отец резко постарел: в волосах появилась седина. Он по-старчески шаркал ногами и ссутулился.

      – Вы сами-то как?

      Николай Степанович прошел в кухню и только тогда ответил:

      – Держусь ради Нины.

      Он зажег конфорку. Синее пламя жадно облизывало эмалированный бок красного в белый горох чайника. Федор рассматривал рисунок на клеенке, боясь встретиться взглядом с Николаем Степановичем: пестрые цветы и золотистые