Новая Дикая Охота. Рассказы для живых. Макс Фрай

и в вечности) мы будем играть.

      Я поднимаю карту, отряхиваю от снега, вытираю насухо краешком шарфа и сую в нагрудный карман. В левый, поближе к сердцу, чтобы всем девяти мечам, раз уж им так приспичило, было удобней его терзать; если кто-то решил, будто я говорю серьёзно, забудьте, расположение кармана не имеет значения; сама карта, собственно, тоже не имеет значения, совершенно не обязательно её с собой весь вечер таскать. Просто сегодня мне так захотелось. Вчера было иначе, а завтра неизвестно, как будет, да и есть ли вообще это «завтра», пусть оно сперва хорошенько наступит, а там поглядим.

      Спрятав карту в карман, я разворачиваюсь, возвращаюсь в подъезд и выхожу из него с другой стороны чёрным ходом (не факт, что в нашем доме действительно есть дополнительный выход, но когда мне надо, всё везде есть). А сейчас мне обязательно надо выйти с другой стороны чёрным ходом – понятия не имею, зачем. Впрочем, меня никто и не спрашивает, я больше ничего не решаю, а иду по проложенному картой маршруту. И не знаю (возможность не знать – часть моего гонорара, аванс, очень щедрая плата), куда и к чему, в итоге приду.

* * *

      Возле соседнего пятиэтажного дома я чувствую боль в сердце, не особенно сильную; ерунда, действительно не о чем говорить. Это на самом деле скорее хорошая новость: похоже, сегодня мне будет легко играть. Я обычно чувствую, где надо остановиться, что там следует сделать и когда уходить, но порой мне не хватает уверенности, я начинаю раздумывать, а это не дело, так можно испортить ход. Поэтому больше всего на свете я люблю получать подсказки, отчётливые и понятные. И вряд ли можно придумать подсказку понятней, чем острая боль.

      Остановившись, я достаю из кармана толстый золотой маркер, присаживаюсь на корточки и пишу на снегу всё, что приходит мне в голову, всё подряд, не обдумывая, не формулируя, как пойдёт. Я пишу: «Тени возвращаются летом, o Dieve, не бойся, не всё, что verboten[2], запрещено, amo il verde[3], паскуда, лохудра, родная, никто не умрёт, не бойся, в сиреневых сумерках, на бегу, не бойся, белые кеды тебе пригодятся потом, они не фиалки, не девки, аve, Caesar, не бойся, однажды…»[4] – и так далее, совершенно неважно, что именно, сейчас важно только, что маркер не может писать по снегу, а я им пишу, и, вопреки законам природы и здравому смыслу, на снегу остаются золотые следы – не слова целиком, а отдельные буквы: «л», «е», «v», «ы».

      Я прекращаю писать, когда утихает боль в сердце. Не постепенно, а – раз, и прошла. Это означает, что всё уже получилось, ход сделан, жест завершён. Говорю же, я очень люблю подсказки. Хоть что-то должно быть понятно, когда непонятно вообще ничего.

      Разгибаюсь, прячу маркер в карман и – не ухожу, убегаю вприпрыжку. Не потому, что так зачем-нибудь надо, а просто от избытка радости и энергии. После безупречно сделанного хода всегда прибавляется сил.

      Примерно четверть часа спустя я останавливаюсь напротив другого жилого дома, достаю из рюкзака небольшое зеркало в форме сердца, в IKEA такие пачками продаются

2

О боже (лит.)

3

Запрещено (нем.)

4

Я люблю зелёный (итал.)