Три желания для золотой рыбки. Кларисса Рис

мурашки.

      Сглотнув вязкий комок слюны, я еще раз помолилась и, прикрыв глаза, нервно распахнула дверь. Тяжелая створка из дорогого гранита и кованого металла плавно отодвинулась в сторону, позволяя мне попасть внутрь помещения. Теперь осталось пройти семнадцать ступеней вниз, и я попаду в опочивальню всех герцогов и герцогинь, заслуживших право покоиться в этом месте.

      Нервные судороги прошлись по телу. От напряжения у меня подгибались колени и шевелились волосы на голове. Кровь словно стыла в жилах, а дыхание замирало в груди. Было жутко страшно! Я даже старалась дышать через раз, чтобы не поддаться панике.

      Свет едва заметно освещал лестницу и не очень широкий проход. Пространство было просто крошечным, да еще и с каждым новым шагом оно все больше сужалось, или мне просто стало настолько дурно, что в глазах темнело и плыло?

      Наконец-то семнадцать ступеней закончились, и я оказалась перед белой мраморной плитой с прекрасной алой гравировкой, которую лично выбрала для своей благодетельницы. Мне стало нехорошо от осознания того, что все случившееся – правда. В глубине души я так и не позволила себе поверить в то, что моей госпожи больше нет рядом.

      Осторожно опустилась на колени возле злосчастной таблички с красивыми словами и тусклой фотографией. Теперь это все, что будет напоминать о леди. Специальная магическая служба затерла следы души в доме, чтобы та не могла вернуться призраком. Только посмертный снимок усопшего остается с его родными. Некоторые люди предпочитают держать эти фотографии дома, но у герцогов де Шаларгу они были нанесены на фамильные надгробия для успокоения печали израненной за время жизни души.

      Я не посмела нарушить традиции и выполнила все в точности, как и множество предков до меня. Единственная маленькая дерзость, которую себе позволила – покрыть белый мрамор не бледно-розовой надписью, а ярко-алой. Этот цвет очень любила леди Диктория. Думаю, ее душе будет приятна эта маленькая и трогательная выходка.

      Я прекрасно понимала и даже принимала горькую потерю, но в душе все равно царили тревожные переживания. Чувствовала себя так, словно предавала ее светлую память, оставляя за бортом своей жизни. Не покидало неприятное ощущение, что со смертью леди Диктории из моей жизни пропала частичка чего-то важного и потрясающе чудесного.

      Грудь будто сдавило тисками, она запульсировала невероятной болью и чувством сосущей пустоты. В одно мгновение все радостные новости сегодняшнего дня померкли, уступая место простой человеческой скорби и предчувствию беспросветного будущего, которое теперь меня ожидает в этой одинокой мгле, такой темной и непроглядной, что она будто бы высасывает жизненную силу до самой последней капли.

      Слезы медленно потекли из глаз, и я начала взахлеб рыдать, давясь всхлипами и размазывая по лицу соленую влагу. Я не могла остановить поток слез, с каждым новым моментом этого бесконечного дня чувствуя себя все менее живой и целостной. Будто бы я