Реки текут к морю. Книга II. Каждой – свое. Ю_ШУТОВА

стучать.

      – Что это? – Эля шепчет, словно боится, что ее услышат.

      – Наверное, дверью ошиблись. Пьяные… – мать тоже говорит тихо.

      Тоже боится?

      Эля натягивает одеяло до самого носа, прячется.

      – Что делать, мама?

      – Постучат и уйдут. Не будем отвечать. Пусть думают, что здесь никого нет.

      Стучать перестали. За дверью громкие голоса. Мужские. Но что говорят, не разобрать. Смех. Шаги. Вроде ушли.

      Мать смотрит на часы: шесть утра. Они успокаиваются. Можно еще поспать.

      Но только Эля закрыла глаза, заново угнездилась в этой металлической провисшей авоське, как за дверью опять загорланили мужские голоса, что-то заскребло в дверь, и блямс, вставной челюстью лязгнул отжатый замок, и дверь распахнулась, грохнув о выставленный угол кровати.

      Натянутое до ушей одеяло, две пары испуганных глаз.

      – Ой!

      – Японский городовой! Мы думали, тут никого… Извините…

      В комнату валились трое парней в заляпанных краской рубахах и спортивках. У одного на голове газетная шапка.

      – Мы, это… Ремонт типа… А, вы чего не отвечали? Мы ж стучали…

      Мама очнулась первой:

      – А ну выметайтесь отсюда живо!

      – Да выметаемся, выметаемся, чего орать-то… Сказали б сразу, что тут занято…

      Пожав плечами, парни ушли. Было слышно, как они ржут в коридоре. Это они над ними, над ней, над Элей смеются. Эле стало жутко неловко. Правда, чего они молчали? Надо было сразу заорать: «Пошли вон!» И парни бы ушли. А они под одеялом затихарились. Глупо-то как!

      Мать вылезла из кровати, прошлепала, засунув ноги в расстегнутые босоножки, к двери:

      – Замок сломали… Теперь не закроешь…

      – А что делать? – Эля чувствовала себя кисло.

      Такой был день! Самый важный день в ее жизни. И такой конфуз. Называется: «А поутру они проснулись…» Ей казалось, что все теперь будут над ней смеяться. Спряталась под одеялом! – Ха-ха-ха, детский сад. Девочка, беги к маме! Кто такие «все», она не задумывалась. Наверно, это она переняла от матери: что скажут, как посмотрят. Ей самой не нравилась такая зависимость от чужого глаза, но избавиться от нее она не могла.

      – Не знаю. Может кроватью припереть? Тогда не открыть будет снаружи. Наверно…

      Они стали толкать тяжелую койку к двери. Но она не хотела вставать вдоль, мешал шкаф, пришлось придвинуть ее наискосок, припереть дверь одной стороной спинки. Но только они выстроили свою баррикаду, в дверь опять застучали. На этот раз тихонько. И донесся женский голос: «Извините. Откройте, пожалуйста. Я из студсовета…»

      Они потянули железный одр в обратную сторону, ножки проехались по убитому паркету с залихватским взвизгом: «Й-й-ех, тр-р-ех!» Дверь приоткрылась. В комнату просунулось заспанное лицо давешней девахи, той, что раздавала ключи поселенцам. Она принажала на дверь круглым плечиком, обтянутым ситцевым халатиком в белых ромашках по синему полю. Кровать отъехала еще, не забыв возвестить об этом соловьино-разбойничьим посвистом: