Когда все сказано. Энн Гриффин

и я не мог правильно прочитать написанное.

      Однажды по дороге домой Тони так долго пытался мне что-то растолковать, что я не выдержал и ударил его.

      – Хватит уже называть себя тупым, Здоровяк. Ты ничуть не хуже остальных.

      – Отстань! – в отчаянии крикнул я и вслепую ударил; брат согнулся пополам. – Я ужасно тупой!

      В слезах я убежал в рощицу перед нашим домом, пораженный тем, что сумел одним ударом одолеть брата. Я пробирался меж деревьев, притаптывая упавшие листья и ветки, когда меня вдруг одолел стыд за мой поступок. Обессилев, я наконец замедлил ход на полянке, с которой было видно земли Доллардов, и от ярости завопил с такой силой, что этот звук, как мне казалось, донесся через поля и холмы до самого Данкашела.

      Вернулся я уже затемно. Судя по урчанию в животе, порог дома я переступил около шести вечера. На кухне постукивали чайными принадлежностями. Все разговоры затихли, когда я зашел и сел у края стола, однако мама продолжила разливать чай по чашкам, будто ничего не произошло. Я не смел поднять головы. Все водил ладонями по коленям и надеялся, что из приличия родные просто не станут обращать на меня внимания. Вдруг прямо передо мной стукнул нож, и я увидел на своей тарелке кусок хлеба. Даже не глядя, я знал, что его положил Тони. Я поймал взгляд брата – он улыбнулся и подмигнул мне.

      Мистер Дагген, надо отдать ему должное, был не самым плохим учителем. Люди такое рассказывают о тех временах… Хорошо, что меня не избили до синяков или еще похуже. С годами мы с ним словно бы пришли к некой договоренности: я хорошо вел себя в классе, а он не доставал меня вопросами. Мистер Дагген не подгонял меня и не унижал перед всеми, не ставил в угол, не обзывал лентяем. Думаю, он просто не представлял, что со мной делать. Это нас и объединяло. Туалетов в школе не было, но учитель понимал: если я прошу выйти, значит, мне нужен небольшой перерыв. Я бродил по заднему двору, перелезал через ограждение и шел в поле, смотрел, как работают соседи, любовался природой. А потом, хорошенько подышав свежим воздухом, возвращался в класс, где слушал и смотрел на тех, кто делал успехи.

      Однажды за обедом – мне тогда было, наверное, лет семь – я решил, что с меня хватит. Три года я пытался освоить хоть что-то, брату же к тому времени оставалось учиться всего несколько месяцев. С июня двенадцатилетнего Тони ждала полноценная работа на ферме с отцом. В тот день, как мне помнится, я особенно отличился в футболе: забил кучу голов, сделал несколько важных перехватов и даже пару раз отобрал мяч у Тони. Я блистал на поле, а затем учитель остановил игру и повел всех обратно в класс. Тогда-то и стало ясно, что я не могу туда вернуться. Словно тяжелый груз лег мне на плечи и придавил к земле – не пошевелишься. Дыхание перехватило. Я присел на низкий заборчик, тянувшийся вдоль территории школы. Остальные ребята – гольфы спущены, колени в синяках – побежали в школу. Заметив меня, учитель подозвал Тони и шепнул что-то ему на ухо. Они оба посмотрели в мою сторону, потом мистер Дагген зашел внутрь, а брат направился ко мне.

      – Все