Дождь. Меган Хорхенсен

Алису не хотели утверждать на пост руководителя группы ночного наблюдения в Королевской Эдинбургской Обсерватории. И когда Роб вежливо попрощался, пожав плечами и сказав, что жизнь есть жизнь, ничего не поделаешь.

      Небо спасало всегда. Потому что всегда можно забежать в огромный круглый зал на первом этаже обсерватории, кивнуть на бегу охраннику, который, снисходительно улыбаясь, разрешительно машет рукой, заметив, как Алиса судорожно копатется в сумочке в поисках пропуска, в очередной раз затерявшегося среди помад, ножничек, карандашей и тампонов.

      Заскочить в лифт, проскользнув в закрывающиеся двери. Поздороваться односложно с коллегами, выскочить на своём этаже, промчаться вихрем в зал наблюдения, по пути забросив в кабинку пальтишко, никак не спасающее от пронзительных шотландских ветров. Сделать шутливый книксен степенно проходящему мимо главбуху, напялить белый лабораторный халат, не попадая в рукава и тихонько поругиваясь от нетерпения.

      Подбежать к креслу, рухнуть в него, сбросить туфли и уставиться в черный экран, по которому пробегают, лихорадочно сменяя друг друга, колонки цифр. И ощущать кончиками пальцев, кожей, сердцем, как Вселенная ей, Алисе, открывается. Только ей, только с этого момента, только после того, как Алиса в кресле расположилась. И открываться будет, тайны мироздания показывая, не отвлекаясь ни на секунду на остальных представитей рода человеческого, до той минуты, как Алиса потянется, покинет кресло, наполненная приятной усталостью, и подмигнёт на прощание экрану: – «До завтра, дорогой.»

      В последний раз, впрочем, было не «до завтра», а «до встречи через три недели, давай отдохнём друг от друга, я тебе верю, никому ты тайн не доверишь, не раскроешь, пока я на лодочке катаюсь в стране у далёкого моря».

      Фрэнк, Роб, американец Ник, Шануман из Индии, ещё кто-то там, кого и не упомнишь, – да бог с ними, со всеми. Пусть исчезают, фыркают, раскланиваются на прощание. Небо, оно всё равно одно. Небо всё равно не предаст. Не умеет небо предавать.

      **

      Улыбаясь, Алиса любуется облаками. Июльское солнце сверкает. Река урчит. Брызги на мокрое лицо падают. Сосновые ветви раскидистые чуть ли головы не касаются. Откуда-то голоса доносятся хохочущие. Визг гребцов, крики на непонятных языках. Застрявшая лодка по камню волочится. Вода вокруг лодки коричневая, но под солнышком блестит. Листики, кусочки коры, веточки кружатся, плавают. На губы свежие капельки попадают – холодны на вкус, приятны.

      Инструктор на берегу стоит, пальцем на Алису показывает, улыбается понимающе: – Я ведь предупреждал про коварное место, не слушала, со шведом белобрысым болтала? Вечером смеяться над Алисой станут. Беззлобно, с добротой смеяться. И сама она смеяться будет. Сначала похмурится нарочно, чтобы не очень-то расходились, а потом не выдержит, расхохочется. Потому что небо не предаёт, но и на земле тоже хорошо бывает.

      А в небе вертолёт летит. Высоко летит, мотора не слышно. Хотя, возможно, потому не слышно, что шум воды мешает. Сквозь ветки сосновые видно, как вертолёт