Занятие для идиотов. Святослав Тараховский

на розжиг очередной трубки. Рубин наверняка знает сценаристов, решил Натапов, насчет курения он, Натапов, тоже обучен с дворового детства и всерьез, и почему бы, подумал Натапов, не составить Рубину компанию сперва по этой части, а уж там как повезет.

      Тем же вечером под тенью дворовых лип соседи друг другу кивнули и дали прикурить; на второй день, после натаповских комплиментов в адрес психовато лаявшего на прохожих Чарли, можно сказать, сблизились и прониклись; на третий, узнав о натаповской проблеме, добрый звукооператор Рубин в передышке между куревом сказал, что познакомит Натапова с настоящим драматургом Семеном Лунгиным, с которым трудился на кинокартине про агонию проклятого царизма.

      Судьба в образе Рубина коснулась Натапова волшебной палочкой.

      – Здравствуйте, Семен Львович, – представился Натапов. – Моя фамилия Натапов.

      – Так, – задумался Лунгин. – И что же?

      – Я написал рассказы. И хотел бы…

      – Тащите, – сказал Лунгин. – Потом поговорим.

      Десять дней Натапов страдал и жил верой.

      Через десять дней он перезвонил Лунгину, чтобы узнать судьбу своих рассказов и, через них, собственную, свою. «Забудьте об этих пробах пера, это литература среднеарифметическая, она отвратительна и никому не нужна», – сказал Лунгин. «Я понял. Спасибо. Извините», – ответил, проклиная себя, Натапов и почувствовал, как струйка холодного пота пробежала по его спинному желобку. Все было кончено; в ушах привычно зарокотал экскаватор, замаячил на обочине трудяга грейдер, остро пахнуло битумом и асфальтом… «Несмотря на это, – добавил Лунгин, – я приглашаю вас на занятия своей мастерской. Жду вас первого сентября у себя на квартире. Запомните адрес…»

      Месяц носился Натапов со своим счастьем.

      Тем же вечером он крупно отметил удачу с Наташей. На другой день – с мамой, потом с умным Левинсоном, потом с добрым волшебником Рубиным, потом собрал всех вместе и еще раз отгулял событие по полной программе. Он так привык отмечать, что за неделю до первого сентября и мама, и Наташа, и Левинсон с трудом отвлекли его от такого праздника, заставив Рубина соврать, что Лунгин терпеть не может запах спиртного. Много позже, выпивая с Лунгиным и разматывая события, Натапов высчитал, что идея столь гнусной лжи принадлежала Левинсону; он ошибся – мысль подала Наташа.

      Их было пятеро в его мастерской духа. Четверо сильно взрослых мальчиков, съехавших, как и Натапов, разумом на кино, и трогательная девушка из Туркмении с головой, немного похожей на дыню, горизонтально положенную на плечи. Ученики по-быстрому перезнакомились, ступили в синюю гостиную, увешанную картинами русских классиков, совершили маневр меж красного дерева стульев, стола и кресел и смиренно расселись на окружающем мастера полукруглом диване. Вскинув орлиный нос, Лунгин вызывающе всем улыбнулся.

      – Я поздравляю вас, – сказал он. – Вы ступаете на путь безденежья, издевательств, унижений и бесправия. Я старый человек, я