Охотники на мамонтов. Джин М. Ауэл

Кровать Мамута, темневшая у противоположной стены, была открыта. Старик лежал под покрывалом, но Эйла знала, что он не спит.

      Джондалар зажег лучину от горячих углей очага и, прикрывая ее рукой, понес к изголовью выделенной им лежанки. Там, в стенной нише, находился довольно плоский камень с выдолбленным посередине чашеобразным углублением, наполовину заполненным жиром. Джондалар зажег фитиль, напоминавший сплетенную из травы косичку, и огонь этого каменного светильника озарил стоявшую за ним фигурку Великой Матери. Затем он развязал ремни, стягивавшие два створа кожаного полога, и, когда они развернулись, скрыв их лежанку, Джондалар поманил к себе Эйлу.

      Приподняв край занавеса, она проскользнула внутрь и залезла на возвышение, покрытое множеством меховых шкур. Усевшись в центре широкой лежанки, освещенной тускловатым, мерцающим светом и отгороженной занавесом, Эйла вдруг осознала, как надежно и уютно их маленькое ночное пристанище. Здесь они могли уединиться, забыв о существовании всего остального мира. Она вспомнила, как в детстве набрела на маленькую пещеру, где часто укрывалась пото́м, когда ей хотелось побыть в одиночестве.

      – Какие они умные, Джондалар. Я и представить себе не могла, что можно придумать нечто подобное.

      Джондалар вытянулся на постели рядом с ней, радуясь ее восторгу.

      – Значит, тебе понравился этот полог?

      – О да. Это дает ощущение уединения, хотя ты и знаешь, что окружен людьми. Да, мне здесь нравится, – сказала она с сияющей улыбкой.

      Приблизив Эйлу к себе, Джондалар нежно поцеловал ее и заметил:

      – Эйла, ты так прекрасна, когда улыбаешься.

      Она посмотрела на его лицо, озаренное внутренним светом любви: на его неотразимые ярко-синие глаза, которые в отблесках огня приобрели фиолетовый оттенок; на длинные белокурые волосы, разметавшиеся по меховому покрывалу; на волевой подбородок и высокий лоб, которые так сильно отличались от срезанных подбородков и покатых лбов членов клана.

      – Почему ты обрезаешь бороду? – спросила она, дотрагиваясь пальцами до жесткой щетины на его подбородке.

      – Не знаю. Наверное, просто привычка. Летом без нее прохладнее и щеки не так чешутся… А к зиме я обычно опять отпускаю ее. Она согревает лицо в мороз. А что, тебе не нравятся бороды?

      Она недоуменно подняла брови:

      – Но при чем тут я? Борода-то растет у мужчин, они и должны выбирать – брить ее или отпускать. Я спросила просто потому, что до встречи с тобой никогда не видела безбородых мужчин. А почему ты спросил, нравятся ли мне бороды?

      – Потому что я хочу угодить тебе, чтобы ты была довольна. Если тебе нравится борода, то я ее отпущу.

      – Это не имеет значения. Важна не твоя борода, а ты сам. Ты сам угождаешь мне… нет, не так. – Она расстроенно покачала головой. – Ты даешь мне довольство… Радость… Ты сам удовлетворяешь меня… – сбивчиво говорила она, пытаясь подобрать более точное выражение.

      Он