Захватывающие деяния искрометного гения. Дэйв Эггерс

Теперь в ней три цвета – зеленый, красный и черный. Кровь у нее течет не только из носа, но и изо рта. Я сосредоточенно изучаю кювету и замечаю, что три потока слизи не перемешиваются: зеленый более клейкий, чем другие, кровь очень разжижена и плавает по краям. В углу скопилось немного черной жидкости. Возможно, это желчь.

      – Что это там черное? – спрашиваю я со своего насеста.

      – Желчь, наверное, – говорит она.

      Какая-то машина заворачивает на подъездную дорожку и направляется к гаражу. Дверь, ведущая из гаража в прачечную, открывается и закрывается, затем открывается и закрывается дверь в ванную. Бет дома.

      Бет занимается спортом. Бет нравится, что на выходные я приезжаю из колледжа домой, это дает ей возможность тренироваться. Она говорит, что ей нужны эти тренировки. Кроссовки Тофа все еще грохочут. Бет входит в комнату. На ней толстовка и леггинсы. Волосы собраны, хотя обычно она ходит с распущенными.

      – Привет, – говорю я.

      – Привет, – говорит Бет.

      – Привет, – говорит мама.

      – Ты зачем на спинку дивана забрался? – спрашивает Бет.

      – Так проще.

      – Проще что?

      – Кровь носом идет, – говорю я.

      – Вот черт. Давно?

      – Минут сорок.

      – Медсестре звонил?

      – Да, она сказала приложить лед.

      – В прошлый раз это не помогло.

      – А ты что, уже пробовала?

      – Конечно.

      – Мам, ты мне этого не сказала.

      – Мам?

      – Я туда не вернусь.

      Мой отец, любитель небольших чудес, сделал однажды нечто почти невозможное. Вот что он придумал: примерно полгода назад он позвал нас, Бет и меня, – Билла не было, Билл был в Вашингтоне, и Тофа тоже не было, – в общую комнату. Матери там почему-то не оказалось, почему именно, не помню. Ну, мы сели, место выбрали как можно дальше от вечно окутывающих его клубов сигаретного дыма. Разговор, если ему предстояло пойти по обычному сценарию, состоял бы из пары ничего не значащих фраз, затем обсуждения дел в целом, потом признания, как отцу трудно сказать то, что он собирается сказать, и так далее, и мы уже постарались устроиться поудобнее, явно не ожидая…

      – Ваша мать умирает.

      Я уступаю Бет свое место – держать лед и зажимать ноздри. Однако ей мои новации не понравились, и она села не на спинку, а на подлокотник дивана. Полотенце промокло. Рукой ощущаю тепло и влажность крови. Иду в прачечную и бросаю полотенце в раковину, оно шлепается на дно. Я разминаю затекшие руки, достаю из сушилки новое полотенце и кроссовки Тофа. Возвращаюсь, протягиваю полотенце сестре.

      Спускаюсь вниз посмотреть, как там Тоф. Я сажусь на ступеньки, откуда видно подвал – комнату отдыха, переделанную в спальню, а затем снова – в комнату отдыха.

      – Привет, – говорю я.

      – Привет, – говорит Тоф.

      – Как дела?

      – Хорошо.

      – Ты все еще голодный?

      – Что?

      – Голодный, спрашиваю?

      – Что?

      – Заканчивай