Осенний лист, или Зачем бомжу деньги. Владимир Царицын

бутылку. – Как приказывали, Ляксеич.

      Сидоров критически посмотрел на Окрошку, принял из его руки бутылку и сказал, цокнув языком:

      – Красавец! Где такую одёжку надыбал?

      – Гуманитарная помощь из Канады. Вчера в миссии раздача была. Мне, как постоянному клиенту, лучшее дали.

      – Ну, ладно, ты иди, Окрошка, отлёживайся, – отпустил его Сидоров.

      – Полечиться бы… – неуверенно сказал Окрошка.

      Сидоров хмыкнул, взял с подоконника щербатый чайный бокал и набулькал болезному граммов сто. Окрошка, вытянувшись в струнку и удерживая равновесие, выпил, крякнул, и, поблагодарив «Ляксеича», упрыгал из приёмной. Сидоров сходил в кабинет, принёс оттуда деревянный ящик, и, придвинув его к столу, уселся и разлил водку по ёмкостям.

      – Ну, не чокаясь. Царствие небесное рабе божьей Катерине. Пусть земля ей пухом будет, – Сидоров выпил залпом, а Альфред вливал в себя водку медленно, глухо стуча зубами о край эмалированной кружки. Закусили, – ты ешь, ешь, Альфред. Не стесняйся.

      – Спасибо…

      Сидоров есть не хотел, утром плотно позавтракал, банку сайры съел и два варёных яичка, да кружку крепкого чая выпил. А Альфред был очень голоден, и поэтому ел много и торопливо, одновременно запихивая в рот и тушёнку с хлебом, и огурец, и банан.

      «Как бы плохо ему не стало», – подумал Сидоров, и хотел слегка его тормознуть, напомнить о вреде переедания после длительной голодовки, но Альфред вдруг остановился сам и откинулся спиной на батарею.

      – Всё, хватит, – объявил он, – так можно и заворот кишок получить.

      – Давно голодаешь? – поинтересовался Сидоров.

      – Не знаю. Не помню…. Дня три, наверное, совсем ничего не ел. Сегодня что у нас? Какой день?

      – Среда сегодня. Второе ноября.

      – Среда… – задумчиво повторил Альфред, – Катеньку в среду убили. Девятнадцатого октября…

      И заплакал, затрясся весь. Полез в карман, достал оттуда грязный носовой платок и стал громко сморкаться. Сидоров плеснул водки.

      – Выпей. Полегчает, – сказал он строго. – А потом всё мне расскажешь.

      Они снова, не чокаясь, выпили. Альфред ещё долго плакал. Наконец успокоился, посмотрел на Сидорова воспалёнными глазами, сказал зло:

      – Подонки! Твари! Деньги все отняли – чёрт с ними! Дом забрали, машины, всё, что было – пусть подавятся! Но убивать-то?

      Альфред снова всхлипнул, попытался взять себя в руки. Сам налил себе и Сидорову. Выпил, стуча зубами. Перекрестился.

      – Бандиты! Сволочи! – и всё-таки заплакал.

      – Кто убил, знаешь?

      Альфред кивнул. Он закрыл глаза, и сидел, не двигаясь, только губами шевелил. «Бандиты… Сволочи… Катенька моя…» – почти неслышно шептал Альфред, и слёзы текли по его щекам.

      – Так, кто? – повторил Сидоров вопрос.

      – Убивали какие-то отморозки. Сначала насиловали, четверо их было. Чеченцы, наверное. Чёрные, весёлые. Здоровые, кабаны. Сволочи! Натешились, потом ножом горло