Три родины. Сергей Салтыков

клевом и потерял интерес к рыбалке. Ему и в голову не приходило, что я не просто глазею на проходящие мимо суда, а решаю главный жизненный вопрос – быть или не быть?! Груженые баржи, двигаясь против течения, проходили мимо так медленно, и так близко, что я без труда мог рассмотреть не только малейшие детали самого судна, но и действия всей немногочисленной команды. На многих, почему-то, в экипажах были женщины. Я догадывался, что это были жены капитанов, одновременно выполнявшие функции кока. Часто над палубой, вместо праздничных корабельных флажков, на бельевых веревках строем развевались свежевыстиранные тельники и полотенца, создавая ощущение домашнего уюта и плавучего семейного жилья. Порой, не удержавшись, я махал им рукой, получая в ответ такое же добродушное приветствие и вопросы об улове. Более быстроходные круизные теплоходы с шумными, веселыми туристами и проносящиеся на подводных крыльях «Ракеты» и «Метеоры» привлекали намного меньше. Через какое-то время я уже представлял себя на капитанском мостике в строгом кителе и с биноклем в руках. Баржа незаметно превращалась в огромный лайнер, а тихий и уютный Дон – в безграничный океан. Я с удивлением и радостью открыл для себя, что выбор профессии штурмана или капитана дальнего плавания одним махом решает все мои неразрешаемые доселе жизненные проблемы и реализует все самые заветные мечты. Я уже твердо знал, что уеду навсегда из родного шахтерского поселка. Самостоятельно выстрою будущую жизнь, полную приключений и скитаний, утолю свою неуемную тягу к воде и путешествиям. В этот раз я возвращался с Дона, тяжело и надолго заболевший морем.

      СССР, Донбасс. Лето 1977 года

      Идет третья неделя, как я стал добровольным затворником. Почти не выхожу из дома, с утра до позднего вечера не покидаю светлую и уютную веранду. Стол, кушетка, полы и подоконники завалены учебниками, пособиями и справочниками. Я готовлюсь к вступительным экзаменам в институт. Мое последнее решение по профориентации было спокойным, выверенным и безэмоциональным. Не потому, что я наконец-то повзрослел и поумнел. Я расценивал его, как очередное логичное и закономерное последствие удара, нанесенного мне судьбой два года назад. Оно уже не было лобовой наступательной атакой на важный рубеж будущего, а скорее – тактическим, вынужденным маневром. Все это время я шел к нему методом исключения других вариантов, заново переживая главную неудачу прожитой жизни.

      Следуя за своей мечтой, после окончания восьмилетки, я уехал в Херсон поступать в мореходное училище. Как отличнику, мне достаточно было пройти пусть и серьезное, на уровне приличных экзаменов, собеседование и строгую медкомиссию. Я был спокоен и полностью уверен в положительном результате. Можно представить мое состояние, когда при прохождении окулиста, у меня была выявлена скрытая аномалия цветоощущения. О ней я не подозревал ни сном, ни духом. За 15 лет жизни не было ни одного случая, который заставил бы усомниться кого-либо в полноценности моего зрения. Незадолго