В зеркале Невы. Михаил Кураев

печкой, ветхим ампирным креслом без одной ножки, зато с ковровой обивкой, правда, изодранной.

      Решительная перепланировка образовала небольшую прихожую, способную вместить человек пять-шесть с посудой, и обширное пространство, заставленное деревянными ящиками.

      Дом был расселен еще в позапрошлом году, но, как потом выяснилось, все-таки поспешно, поэтому уже осенью прошлого года было получено согласие на аренду части его помещений под временные нужды.

      Игорь Иванович подошел к приступочке, где переминались на морозе человек десять, не больше. Прочитав листок, прикрепленный к дверям, он обратился к обществу кивком головы и невнятным звуком, напоминавшим «день добрый». Услышав в ответ что-то такое же невнятное, четко спросил:

      – Давно?

      – С Витькой ушла, – визгливо сказала какая-то дама.

      Игорь Иванович быстро просчитал: подсобников звали Шурка и Костя, завмага звали Виктор Павлович, но его никогда не назвали бы Витькой, значит, ушла с сыном. Уйти могла или в поликлинику, или вызвали в школу. Анька – человек известный, ни там, ни там томить не станут, долго не задержат.

      Игорь Иванович занял свое место в очереди, терпеливо перетаптывавшейся на морозе и вжимавшейся в одежду для наилучшего сохранения тепла.

      – Давно она ушла? – поинтересовался Игорь Иванович, но вопрос растворился в морозном воздухе, в тишине, нарушаемой лишь поскрипыванием снега под переступавшими с ноги на ногу сдавальщиками.

      – Такие молодые – и уже пьяные, – сказала бабенка с тремя бутылками, заметив на подходе двоих парней.

      Один был в распахнутом ватном бушлате армейского образца, свалявшемся замусоленном шарфике, не прикрывавшем голую красную шею, и огромных валенках, в которые, казалось, можно было бы влезть даже в сапогах. Парень остановился, счастливой улыбкой приветствуя общество.

      Второй направился прямо к объявлению на двери. Его красные от мороза пальцы цепко держали за толстое горлышко по паре бутылок в каждой руке, глянцево поблескивавших, как заледенелые головешки с зимнего пожарища.

      – Прокол? – все еще улыбаясь, то ли спросил, то ли констатировал тот, что в бушлате. Неожиданное препятствие рушило планы, но еще не испортило настроения.

      Тот, что читал объявление, стал дергать дверь.

      Парень был здоровущий, и дверь опасно задрожала, грозя вместе с дверной рамой вывалиться наружу, а тогда, мелькнуло у Игоря Ивановича, Анька закроется самое малое на неделю.

      – Вы, ребята, нечего здесь мешать. Или стойте, как положено, или нечего балаганить. Вот так вот! – не глядя на парней, а скорее ища поддержки у очереди, объявил Игорь Иванович.

      – Батя, – сказал счастливый парень, убежденный в возможности найти общий язык с любым человеком на свете, так как любому на свете понятно их положение, – нам же на «фаустпатрон» не хватает! – И потряс тяжелыми бутылками.

      – А мы что, на хлеб сдаем, что ли? – высунулся