В зеркале Невы. Михаил Кураев

того как душа моя была отпущена на покаяние, началось самое неожиданное: пошел текст. Я увидел дыры, настоящие дыры в повести, и не только в мятеже, но, главным образом, за его пределами, и бросился, нет, не штопать, а загружать материалом, материал был. Полной уверенности в качестве новых страниц не было, я отправил первые двенадцать и стал ждать. Не дождался, позвонил. «Прочитали, годится, но вы же оборвали, где остальное?» – это Игорь Иванович Виноградов, собранный, конкретный, суховатый.

      – У вас мало времени, не тяните.

      Не тяну!

      Вторые двенадцать страниц летят вдогонку.

      – Прочитали. Годится.

      Но текст прет, как тесто из опары, прет и прет.

      – Наталья Михайловна, тут у меня еще пол-листа набежало, а лимит-то исчерпан?

      – Михаил Николаевич, шесть страниц мы, пожалуй, еще сможем взять, но не больше.

      Потрясающе. Обсуждается не качество текста, а размер. Тут впору, как Чичикову, подпрыгнуть и ударить себя в зад пяткой.

      – Наталья Михайловна, раз уж двенадцать страничек написалось, я приеду, вместе посмотрим, что получше вырежем, что похуже выкинем…

      «Приезжайте».

      Читает Наталья Михайловна привезенное и говорит: «Мне все нравится, но давайте выбирать и сразу клеить, места у нас только на шесть страниц».

      В кабинет входит Игорь Иванович Виноградов.

      – Приехали? Что-нибудь привезли?

      – Игорь, мы отобрали шесть страниц….

      – Покажите. Нет, все покажите.

      Берет, идет в свой кабинетик, он рядом, за стенкой, тут же читает, очень быстро, будто просто переворачивает страницы.

      – Все годится. Все пойдет.

      – Игорь, у нас нет места.

      – Выкинем критику, это нам важней!

      Прости, неведомый коллега, потесненный, надеюсь, лишь в следующий номер.

      На даче у моего доброго друга, Марка Лазаревича Галлая, я в лихорадочной спешке стригу, клею, соединяю, вписываю… Радоваться надо бы, да некогда, зато как важно, чтобы рядом были и Марк Лазаревич, и жена его Ксения Вячеславовна, с готовностью берущие на себя этот труд, радующиеся за тебя, а потом еще и вместе с тобой.

      Все вставлено, вписано, вклеено, врезано, сдано.

      Опять сижу в Ленинграде, и как-то утром на студии вдруг приходит в голову мысль о том, что в истории упущен чрезвычайно важный момент. Должен был мой мятежный Игорь Иванович как-то всколыхнуться душой, узнав, что те, кто руководил подавлением мятежа, чуть не поголовно оказались врагами и понесли суровое наказание, а раз так, стало быть, те, кого они подавляли… Звоню тут же в Москву, рассказываю Игорю Ивановичу Виноградову о пришедших в голову соображениях, слышу в ответ: «Диктуйте!»

      – Я же звоню, чтобы посоветоваться, писать такой кусочек или уже поздно. Текста-то нет никакого.

      – В час я отправляю текст в производство, до часа успеете, пойдет.

      Смотрю на часы, половина одиннадцатого. Бросился бегом в студийную библиотеку, надо же хоть фамилии собрать – Путна, Дыбенко,