Семь снов. Семь слов. Рассказы. Анна Анатольевна Вашкевич

за спиной отца…Боже, это Ангел! Он был огромен и ужасен, я с криком отскочила от двери.

      – Ты что, Френкеля испугалась?

      – Френкеля?

      Отец посмотрел на меня как на круглую дуру:

      – Да и вообще тебе пора меньше писать, а то однажды и нас не вспомнишь. Шучу, шучу, – поспешно прибавил он, увидев выражение моего лица, – в принципе, я всегда предлагал дать этому питбулю имя Драдемон. Тогда, в зависимости от настроения, его можно было бы называть Дармоедом, Димедролом или Пирамедолом…

      Между тем пёс лениво вошел в кухню и прижался мордой к моим ногам.

      –Прекрати паясничать, – одернула отца мама и обратилась ко мне:

      –Мы с отцом устали после работы. Собачку не выгуляешь?

      –Конечно! – радостно ответила я. Господи, Френкель, как же я могла про тебя забыть!

      Это странно – идти к старой вешалке, на которой ничего не изменилось; выходить из дому и дышать чистым морозным воздухом, видеть в сумерках темную тайгу, ловить снежинки губами…Странно потому, что еще недавно я видела, как Ангелы съели моих друзей. Как горел последний в мире лес. Это странно, но волшебно, необъяснимо прекрасно.

      Друзья… Теперь они, как ни странно, ещё не родились. И не скоро родятся.

      Я напишу, напишу про всё, что со мной случилось, расскажу людям о том, во что мы превратим свою и чужую планеты… Лишь бы они послушали… Лишь бы из всего живого на Земле, кроме Ангелов, не осталась одна я с шиповником.

      –Здравствуйте! – сказала я незнакомому старичку соседу, разгружавшему машину.

      Френкель бежал рядом, спокойный и уверенный, прямо как я. Дай Бог, теперь всё получится…

      Седенький, сгорбленный теперь уже профессор Дементьев посмотрел вслед уходящей девочке с собакой и, вздохнув, сказал:

      –А ведь всё-таки они подружились – эти две расы…

      Рассказ второй. Нарисованная жизнь

      Тихо догорала ночь. Скоро свет разрежет тьму, и начнется день, душный день. Но только не для него. Он не принадлежит этому дню.

      Великое творчество – изобразительное искусство! В тончайших линиях скрыт секрет движения человека, прелесть нежного бутона или же шум бури. Все шедевры комиксов – от популярного во всем мире «Хеллсинга», американского «Спайдермена» до жемчужин CLAMP-a «Х» – поражают воображение настолько сильно, что человек уже никогда не станет прежним, едва его взгляд упадёт на страницы. Если ему не безразлично. По крайней мере, этому человеку – не безразлично.

      Он был художником – одним из тех начинающих «салаг», у которых амбиции обратно пропорциональны умению. Но у него было то самое, что делает любого невзрачного творца гением и Богом – страсть искусства. Если музыка написана без страсти, рвения, поглощения и полной отдачи, она пискнет и потухнет в безжалостном мраке вечности. Никем не услышанная – к счастью. Если человек, пишущий книгу, не стонет от ран своего героя, не любит и не желает его возлюбленной, не плачет от горя персонажа – он жалкий графоман. Вот эта грань – не больше и не меньше. Только страсть. Она была у него сполна.

      Откинут,