Олух Царя Небесного. Гарри Цыганов

лабиринта оной мысли. А можно быть над мыслью – подняться в выси и посмотреть оттуда, на себя, на мысль свою, и оценить всё это хозяйство. Это я определил как «надприродное сознание», которое не раз уже поминал. (Даже целую теорию вывел, но это тема отдельная). Короче, объясниться пора. Назрело.

      Так вот, оценивая себя, так сказать с высот и вершин, возникают вопросы. Вернее один, но самый главный – Вопрос Вопросыч – вопрос всея жизни. Вот что это ты? – спрашиваю я себя. – Что пристал к себе? Чего докопался? Что ты всё выискиваешь внутри, писака? Графоман, всю жизнь пишущий один единственный роман о себе. Хотя роман уже пятый, но всё о себе, горячо и предано любимом. Что ты хочешь найти там? Впрочем, с жанром ты так и не определился – роман ты пишешь или развёрнутое эссе, или… это просто трёп, что больше всего, кстати, подходит к этому словоизвержению. До этого, впрочем, и дела никому нет. Потому как существуешь ты, если не в полной изоляции, то приближенно к этому. Полтора читателя, один из которых ты сам, не станут спорить о жанре. Да и ни о чём другом спорить не станут.

      Ладно. Пусть в стол ты пишешь, типа будущим поколениям завещаешь свои бессмертные строки. Были такие понятия в советские времена: рукопись – «в стол», фильм – «на полку». Но тогда это было актуально и даже почётно, мол, есть такие «узники совести», которые не в силах молчать, но и под чужую дуду не поют, не пляшут. Вот и писали, и даже кое-чего написали. А сейчас? Пиши что хочешь, издавай себя сам, и радуйся. Вернее не так. Возрадуйся и возликуй, творец – настали твои времена! Никакой цензуры, никаких тебе запретов, твори, родной, во благо и во имя!

      И чё?.. Оказывается нельзя с нами так. Не по-людски это. Мы без внешнего сопротивления разлагаемся и вымираем. Впрочем, и это не мой вариант. У олуха свой мир, в котором своё сопротивление. Вся жизнь ему – препятствие. У олуха всё ни как у людей. А у олуха-писателя, всё ни как у просто писателя. У него мир звуков и чисел, музыки и логики там, где нормальный нравственно здоровый писатель ничего не услышит. Впрочем, где вы встречали нравственно здоровых писателей? Ладно, даже среди относительно здоровых писателей, да, что уж там… даже среди полоумных писателей, я – белая ворона.

      Поэтому и дозрел я однажды до мысли, что я – аномалия. Нормальная такая магнитная аномалия. Причём, настолько магнитная, что не могу сам с себя соскочить – притягиваю неотвратимо! И на вопрос, какого чёрта ты пишешь о своей персоне, словно ты Пушкин и фанат-пушкинист в одном лице? Я отвечаю, что есть такая потребность. А Пушкина я вспомнил не случайно. Один приятель мне как-то сказал, что я на Пушкина похож. Увидев моё радостное недоумение, он объяснился: «Тебя тоже убить хочется».

      Тут он попал в яблочко. Внутри меня такое творится (замечу, не разово, а постоянно), что, убить меня хочется даже мне самому. Да уж, трудно мне. Внутри себя трудно, противно и даже невозможно. Если не выскажусь – разорвёт. Поэтому и не прячусь, высказываюсь, чтобы хоть как-то разделить эту невозможность со всем миром. Да-с, такой уж я романтик! Всем по кусочку той невозможности,