Растоптанные цветы зла. Моя теория литературы. Маруся Климова

полотенце, кое-какую чистую одежонку, оставшуюся после ее покойного мужа, и отправила его в ванную, а сама на кухне у плиты стала готовить яичницу с колбасой или там пельмени варить – точно мамаша уже не помнила. И в это мгновение она услышала у себя за спиной какое-то движение, – нет, даже не услышала, а почувствовала. Она обернулась и увидела, что у нее за спиной, буквально в одном шаге от нее, стоит этот огромный мужик со всклокоченными мокрыми волосами, вода капает с него на паркет, а в правой руке он сжимает большой острый кухонный нож, который, очевидно, взял тут же со стола. Но Зульфия Давлетхановна совсем не испугалась, так как, по словам моей мамы, уже была внутренне готова к такому повороту событий. Она просто посмотрела прямо в глаза преступнику, положила ему на плечо свою маленькую ручку и тихо спросила: «Кто же вас так обидел, бедный вы мой?» И когда мужик услышал эти слова, нож выпал из его руки на пол, он весь задрожал, разрыдался и признался Зульфии Давлетхановне, что еще в магазине задумал убить ее, а заодно и ограбить, но когда увидел, какая она добрая, то просто не смог. В детстве эта история производила на меня огромное впечатление, особенно в первое время, пока я еще не выучила ее наизусть. Однако позднее, когда я начала читать «Отверженных» и дошла до места, где пастор приютил у себя Жана Вальжана, меня настолько поразило сходство описанной там ситуации с рассказом моей мамаши, что даже появилось сомнение, а не позаимствовала ли она все у Гюго.

      Впоследствии мне довелось услышать еще одну похожую историю – на сей раз от вдовы Селина. Люсетт рассказала мне, что однажды, вскоре после смерти Селина, к ней в дом явилась одна темноволосая девушка-журналист, якобы желая взять у нее интервью. Они довольно долго беседовали с ней с глазу на глаз, а потом вдруг девушка открыла свою сумочку и достала оттуда пистолет, однако стрелять не стала, а просто призналась Люсетт, что во время войны ее родители стали жертвами Холокоста, и теперь она пришла отомстить жене писателя за то, что ее муж сотрудничал с фашистами и сочинял антисемитские трактаты, но, побеседовав с ней, вдруг почувствовала, что не сможет этого сделать, настолько милой и очаровательной показалась ей Люсетт.

      И честно говоря, эта история кажется мне более убедительной, интересной и правдоподобной. И прежде всего потому, что здесь добро будто теряется во мраке и не мешает восприятию, ибо трудно сказать, кого из двух участниц этой встречи можно было бы однозначно назвать носительницей добра. Вот если бы и добренькая на вид учительница Зульфия Давлетхановна заманила к себе домой того матерого уголовника, а потом ночью подкралась к нему с огромным тесаком, собираясь его прирезать, но так и застыла бы с ножом в руке, очарованная дикой варварской красотой этого задремавшего «цветка зла», вот тогда…

      Тем не менее если вернуться к самому началу цепочки выстроенных мною рассуждений, то следовало бы обратить внимание и на то, что не только «возвышенные» мотивы поведения маньяков из триллеров могли