Смертельный эликсир. Марион Пьери

где служанка уже закончила накрывать на стол. Он передвинул несколько приборов, которые, по его мнению, лежали чуть криво, и раздраженно сказал:

      – Зато ты у нас огурец-молодец. Жизнь бьет ключом? Парижские огни манят и разжигают жар в сердце? Что же ты забыл у нас, в жалкой провинции?

      Затем он сел за стол, взял из специальной корзинки пучок эстрагона и начал методично жевать его, как кролик, уставившись в одну точку. Франсуа это напомнило невротическую пациентку, которая на приеме у врача рассказывает о женских болезнях и не переставая вертит на шее нитку жемчуга. И еще. В злых словах Пьера он почувствовал тот зашкаливающий по своей лживости уровень слухов и домыслов, которые передавались по городу в связи с его приездом. Стоит подумать над тем, доверять ли этой облезлой крысе свои планы. Только из зависти все дело завалит. Франсуа вздохнул и уже миролюбиво спросил:

      – А мадам Соваж вернется к обеду?

      – Куда она денется! – вздохнул в свою очередь Пьер. – Нужно же проконтролировать, не выпью ли я лишнюю рюмку кальвадоса. У нас все учтено, даже кальвадос.

      И он многозначительно взглянул на Франсуа. Тот сразу все понял. Денег ему здесь не дадут. Наверное, еще и тетушке нажалуются. Если собственный сын ходит в обносках покойного отца и провиант закупается по бросовым ценам в конце базарного дня, о чем можно говорить!

      Когда мадам Соваж вернулась, сняла свою старую мантилью, черные митенки и шляпку, ее взору предстала странная картина. Два взрослых мужчины сидели в столовой и молчали. Дорогого гостя даже не пригласили за стол, не поставили для него прибор и не налили ему выпить. Мадам Соваж запричитала, узнав Франсуа, поплакала у него на груди, вытирая слезы кружевным платочком.

      – Пьер, Пьер! Это же Франсуа! Наш дорогой Франсуа! – протягивала она руки к сыну. – Помнишь, как вы играли у нас в саду, как взлетали на качелях выше вяза? А сейчас посмотри, какое огромное дерево выросло! Никакие качели его не достанут. Сколько лет прошло!.. Сколько лет…

      И она проковыляла к буфету, откуда достала для Франсуа тарелку, вилку, нож и бокал для вина.

      Франсуа отнекивался, но его усадили обедать. Невесело сидели за столом эти три человека, которых связывали теплые воспоминания о прошлом. Но никто из них не захотел возвращаться к этому эмоциональному опыту, поскольку видел разительные отличия прошедшего счастья и своего нынешнего положения. Постаревшая женщина доживала невеселую жизнь без мужа, с сыном-алкоголиком, на которого не позарилась даже самая простая женщина из их городка. Причем мать наивно полагала, что о пристрастии ее сына к спиртным напиткам никто не знает. Она даже под пыткой не призналась бы, скольких сил ей стоило сохранить сыну работу, сколько слез она пролила в кабинете главного столоначальника, сколько подарков отнесла в мэрию.

      Ее сын, как и все алкоголики, отрицавший свое пагубное пристрастие, мрачно смотрел на «столичную штучку» – своего крестного брата. Ему было досадно, что этот человек, с которым они были так близки в детстве и юности, прыгнул выше, чем он сам. А ведь у него, Пьера, были такие