Месть Самурая. Сергей Майдуков

перед подъездной дверью… приложил было пальцы к кнопкам кодового замка… и застыл. За годы скитаний он забыл цифры.

      Выручил сосед, заметно сдавший дядя Валера, который когда-то был похож на Шурика из «Кавказской пленницы», а теперь сам походил на человека, только что освободившегося из плена у чеченцев.

      – Вы к кому? – спросил он сварливо. – Не перепутали парадное?

      Самураю всегда было смешно слышать, как жильцы именуют свои грязные, заплеванные, облупленные подъезды парадными, будто бы в них имелся другой ход, черный, используемый чернью.

      – Нет, – сказал Самурай. – Я к Константиновым.

      – Колька? – определил дядя Валера, близоруко щуря глаза за стеклами очков.

      – Я кого-то вам напоминаю?

      – Обознался, значит?

      – Бывает.

      Самурай вошел в открывшуюся дверь и огромными прыжками поднялся наверх, чтобы семенящий позади дядя Валера не успел стать свидетелем его встречи с родителями.

      Открыла мать. Он не сразу узнал ее и в первое мгновение опешил:

      – Мама? Ты постриглась?

      – Еще два года назад, – машинально ответила она, после чего опомнилась и бросилась Самураю на шею.

      – Сынок! Ой, ноги не держат… Что же ты не предупредил? Я бы приготовила тебе что-нибудь вкусненькое…

      – У тебя все вкусное, мама.

      Самурай бережно оттеснил ее вглубь прихожей и захлопнул дверь, отгородившись от соседей. Это был его мир, куда никого не хотелось впускать, даже мимоходом.

      Он был у родителей поздним ребенком, и теперь матери было за шестьдесят, а отцу – под семьдесят. Всякий раз, когда Самурай вспоминал об этом, его сердце тоскливо сжималось. Он почти желал погибнуть раньше, чем доведется хоронить родителей. С другой стороны, было бы слишком жестоко с его стороны обойтись с ними подобным образом. Он и так редко радовал их в молодости, а теперь и вовсе забросил. Не хотелось видеть, как они дряхлеют и старятся. Одних телефонных разговоров хватало. Мать всегда рассказывала о погоде и обсуждала политические события, заменяющие ей личную жизнь. Отец непременно оперировал десятком одних и тех же прибауток и парой стишков, которые цитировал словно в доказательство того, что все еще ясен умом и силен памятью, хотя эффект получался прямо противоположный.

      – Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне? – прогудел он, появляясь в прихожей в майке поверх кучной седой поросли на груди.

      – Коленька приехал! – провозгласила мать, словно он мог не узнать родного сына.

      – Вижу, что Коля, не слепой. А поворотись-ка, сынку. Дай поглядеть на тебя.

      – Здравствуй, папа.

      Обнимая отца, Самурай внутренне сжался, ощутив под пальцами ослабшую, сильно сдавшую плоть.

      – Ты надолго к нам, сынок? – спросила мать.

      Ему почудилось, что он слышит в ее голосе не только радость, но и тревогу, вызванную тем, что их небольшую квартиру придется делить со взрослым, малознакомым мужчиной,