Ведьмино колечко. Евгения Черноусова

Поехали обедать!

      – Нет, давайте на Ленинградский вокзал!

      – Ты что, Туся?

      – Сергей, я к тебе на переговоры подрядилась. Причем присутствовать, а не участвовать.

      – Значит, обиделась…

      – Да нет, разочаровалась.

      – Тусь, у меня и денег с собой мало…

      – У меня на билет хватит.

      – На билет-то и у меня есть…

      Муля сбегал за билетом и сказал, что состав подадут через полчаса. Мы зашли в ресторан. На удивление есть не хотелось, хотя кроме подозрительных пирожков и мерзкого кофе с молоком в бумажном стаканчике, которые я употребила ночью на заправке, во рту за весь день ничего не побывало. Всю ломало и хотелось спать. «Заболеваю, что ли? – подумалось. – Да нет, сегодня же мой знаменитый нос давал о себе знать». После этого всегда подступала сонливость. Тем временем Митрохин выгреб из портмоне все деньги и стал их мне в сумку совать.

      – Нет, Сергей, – сказала я. – Билет купил – и в расчете. Не возьму!

      Тем временем официант принес счет и пакет.

      – Это тебе харчи, в дороге больше восьми часов качаться, – сказал Муля.

      Когда я влезала в вагон, время уже поджимало. Мужики смущенно топтались на перроне.

      – Идите, без вас не вывалюсь, – сонно пробормотала я.

      – Туська, адрес, – заорал Митрохин.

      – Не надо, Сережа. Мне так спокойнее.

      Поезд тронулся, когда я еще пробиралась по коридору. Увидев в окно сутулую боксерскую спину Митрохина и его перебитый нос, я неожиданно поняла, почему так отчаянно влюбилась в Димку: у него такая же боксерская внешность. «А слабаки оба!»

      В купе было трое мужиков. Поменять место на другое не удалось. А попутчики сразу стали пить. Они приезжали на один день, чтобы попасть на похороны какого-то великого хоккейного тренера. Куда-то их пустили, куда-то пролезть не удалось. Все разговоры вертелись вокруг одного: «Почему Ваганьковское? Почему не Новодевичье? Суки!» Выпили – и опять по кругу: «Почему…» Я залезла на вторую полку и уснула под их гвалт. Раза три они меня толкали: «Девушка, выпейте с нами!» Я отказывалась и снова засыпала. Последний раз я сказала:

      – Я тоже с похорон. Вашему Тарасову сколько было? Семьдесят пять? А моему Валерке тридцать пять. Еще раз толкнете – убью!

      От порога я услышала голос Димки. Он что-то втолковывал Любови Михайловне, а она умильно тянула: «Ну, надо же!». Я на цыпочках прошла к своей комнате, почти бесшумно открыла ее и осторожно прикрыла за собой.

      Замок все же щелкнул. Послышались приближающиеся голоса:

      – Наташенька! – это Любовь Михайловна.

      Один удар в дверь и голос Димки:

      – Наташка, открывай, твой любимый пришел!

      Пауза. Потом дверь затряслась. Что-то хрустнуло:

      – А, блин, ручка отломилась! Всё у нее на соплях!

      – Нет ее, Димочка, показалось нам. Может, просто стены трещат. Дом-то старый.

      Еще некоторое время Димка пинал дверь ногами и уговаривал меня открыть дверь. Потом сказал:

      – Наверное, показалось. Будь она здесь, давно бы открыла. Наташка мне никогда не могла отказать.

      Это