Море Нопы. Анника Гуль

вагонкой комнатушка. Не хватало только пишущей машинки «Ремингтон» и пары бутылок «Вальполичеллы», чтобы почувствовать себя бородатым писателем. Шахерезада сказала:

      – Могу принести раскладушку, – и уставилась на меня выпуклыми глазами, жирно обведенными черным карандашом где-то пару дней назад.

      – Подходит, – сказала я.

      – На отдыхе мало что нужно, – сказала она. – Главное – море рядом.

      – Вы правы, – ответила я.

      Она не уточнила, что купание в этом районе запрещено, и я промолчала.

      – Восемнадцать есть? – спросила она и тут же добавила, мигом заслужив сто баллов. – А, какая разница… Хочешь пить?

      Я сказала: хочу. Мы спустились вниз, Шахерезада предложила мне сесть на диван и удалилась. Вернулась почему-то с тремя банками холодной пепси-колы. Уселась в кресле напротив. Вид у нее был такой, будто ей осточертел праздник жизни. Она пила, обмахивалась веером и разглядывала меня без всякого стеснения, словно собиралась написать портрет.

      – Ничего, что у меня паспорт утонул? – спросила я.

      – Ничего, – сказала она и попыталась положить одну ногу на другую. Непростая операция, если ты весишь больше центнера.

      От ледяной газировки у меня сводило челюсть. Банка покрылась бисеринками воды, я то и дело вытирала ладонь о шорты.

      – Значит, тебе негде жить, паспорт утонул, – сказала Шахерезада и тихонько усмехнулась.

      В животе у нее что-то заколыхалось, так, что она сделалась похожа на удава, только что проглотившего кролика.

      – Если честно, кошелек тоже утонул. И вообще – все утонуло, – ответила я.

      Шахерезада покачала головой и жалостливо сложила пухлые губы: ай-ай-ай, точь-в-точь торговка на восточном базаре, которая разрешает взять в долг по доброте душевной. Она о чем-то надолго задумалась. Комнату укутала тишина, как будто мы попали в снегопад и между нами быстро росли сугробы. Я испугалась, что она уснет, а когда очнется, не узнает меня. Чего доброго, поднимет шум. Я кашлянула. Шахерезада встрепенулась и посмотрела на меня с непонятным страданием во взгляде. Она отставила банку на столик, рядом с веером, поднялась, грузно опираясь на подлокотники кресла, махнула: пошли. От этих жестов я чувствовала себя служанкой во дворце. Перед моими глазами стояли отпечатки ее толстых пальцев на запотевшей банке – так же легко она могла бы одной ладонью обхватить чью-то шею. Я помотала головой, отгоняя нелепые мысли, навеянные, должно быть, полумраком и тяжелыми ароматами, подходящими какому-нибудь скорбному ритуалу. Мы опять поднялись на второй этаж. Лестница под хозяйкой прогибалась и пружинила. Наверху Шахерезада долго отдувалась, на ее носу повисла капля пота. Отдохнув, она подошла к запертой двери, мимо которой мы прошли первый раз, достала ключ из шальвар и открыла, не без заминки. Я поняла, что секундные остановки были нужны ей не для восстановления сил, она что-то решала, то и дело хмурясь и поглядывая на меня. Мое сердце забилось чаще.

      Комната за тайной дверью