Счастье еще улыбнется. Стелла Александрова

ешь, детка, – глядя на нее с умилением, приговаривала она, радуясь, что болезнь отступила.

      Позавтракав, Катя, чувствующая себя объевшимся котом, вышла на улицу и уселась на крыльцо. Она подняла голову, пытаясь полюбоваться чистым голубым небом. Но яркое солнце заставило ее прищуриться. Птичье чириканье звонко раздавалось повсюду, в воздухе стоял шум лета. Катя сидела, слушая звонкий щебет птиц, шум легкого теплого ветерка в листве деревьев, разглядывала садик тети, посаженный с любовью, и ей казалось нереальностью происшедшее с ней три дня назад.

      – Корней сказал, что тебе в лес надо сходить, чтобы восстановить твое биополе, – появившись из-за угла дома, с миской полной клубники, заявила тетка.

      – Успею, – меланхолично ответила Катя, чувствуя умиротворенность во всем теле, и не только. Душа ее тоже была спокойна. – В начале я хотела бы наведаться на могилу мамы и папы. Я так давно не была у них.

      – Ну, что ж, вот давай и соберемся туда сегодня. Потом в лес. Попрошу Корнея, чтобы отвез нас с тобой, заодно составит нам компанию. Устроим небольшой пикничок. Картошечку поджарим на костре.

      Евгения Ивановна присела рядом с племянницей и, поставив миску с клубникой рядом, замолчала. Катя взглянула на лицо тети, и заметила у нее задумчивый мечтательный взгляд.

      – Теть, а что ты за Корнея Никандровича замуж не вышла, он ведь, кажется, тебе предлагал? – прищурив один глаз, из-за ярких лучей солнца, спросила ее Катя.

      – Ты думаешь от этого был бы прок? – снисходительно спросила тетя. – После того, как я прожила пятьдесят лет одна и не нуждалась в мужчине, неужели появилась бы потребность в нем в этом возрасте? – с небольшим раздражением произнесла она, – а с другой стороны, тебе брак что-нибудь хорошего принес? – наступила она на ее больную мозоль.

      Катя молча, сидела, обдумывая, сказанное. Заметив застывший взгляд племянницы, Евгения Ивановна чертыхнулась. Костеря мысленно свой язык, она извиняющим тоном обратилась к Кате:

      – Ты прости меня старую, черт потянул меня за язык, чтобы снова напомнить о неприятном.

      – Не стоит так переживать, тетя, – ответила Катя, похожая сейчас всем своим видом на большого жирного кота, которого не трогают никакие заботы. – За эти два дня лежащего состояния я передумала обо всем. Если в первый день одно слово об Андрее, заставляло меня прослезиться от жалости к себе, то теперь я не чувствую этого. Знаешь, – воскликнула она, поворачиваясь лицом к тете, которая заметила, что с него исчезли скорбные складки, – мне надо радоваться, оттого что я провела лишь три года в этом заключении. Спустя два дня, после громадного несчастья, так мне казалось тогда, я ощущаю себя живой. Знаешь, кем я была в последние два года? Бракованным инкубатором по выращиванию младенцев, – с возбуждением и блеском в глазах, заявила она.

      Евгения Ивановна замерла, ее сковал страх, вдруг Катя снова сорвется, но это уже будет не депрессия, а истерия. Иногда, так бывает у людей перенесших потрясение, чтобы не думать о прошлом, они мечутся в жизни