Записки. 1917–1955. Эммануил Беннигсен

красные флаги, но демонстрантов было еще немного, и, завидев полицию или войска, они сразу рассеивались. Тем не менее, около Городской Думы по одной группе демонстрантов был без предупреждения открыт драгунами огонь, причем было около двух десятков пострадавших, по-видимому, больше случайных, ибо стрельба явилась полной неожиданностью для многочисленной публики. Была стрельба также на Знаменской площади. Здесь был убит или тяжело ранен ударом ножа в спину полицейский офицер, что молва превратила в убийство его казаком, не желавшим стрелять в народ.

      Вполне понятно, что заседание Думы, оказавшееся для нее последним, было очень кратким: выслушали лишь сообщение Риттиха о принятых накануне решениях и этим ограничились. Собирались в это время в Думе по два раза в день, так что все время в ней было много народа, но работы никакой не было – все лишь осведомлялись о происходящем. Вечером мы были у сестры жены, Снежковой, где, конечно, тоже шел разговор о событиях. В числе присутствующих был недолговременный начальник Главного Управления по делам печати Катенин, который, вопреки мнению всех остальных, горячо порицавших стрельбу, заявил, что еще мало стреляли, что вызвало общее возмущение, несмотря на то, что крайние правые воззрения Катенина были известны.

      26-е приходилось в воскресенье, которое началось, как все. Однако уже перед полуднем стало заметно, что много народа идет к центральным улицам, где были наготове и полиция, и войска. Днем я хотел пройти на Владимирский проспект, поздравить члена Главного Управления Креста князя Накашидзе с 50-летием его службы, но должен был отказаться от этой мысли, ибо с нашей стороны Невского на другую пропускали, но обратно нет, и я рисковал застрять там до вечера, что в мои расчеты не входило. На Невском езда была прекращена, но на тротуарах была масса народа. Везде была масса полиции, по временам проходили военные патрули, однако везде царило полное спокойствие. Позднее я прошел в Думу, где шли толки о смене правительства, совершенно растерявшегося, причем особенно боялось оно железнодорожной забастовки.

      При мне в Думу пришел Люц, бывший только что свидетелем стрельбы на Невском около Садовой. Когда он подходил к последней, идя от Михайловской, перед ним из двора одного из домов выбежала полурота и, рассыпавшись поперек Невского, открыла с колена огонь вдоль него. Гулявшая по тротуарам публика пустилась бежать, и некоторые попадали. Сперва Люц подумал, что это убитые или раненые, но когда огонь прекратился, то они поднялись и тоже побежали. Убитых или раненых Люц не видел, что он объяснял тем, что солдаты, за которыми он непосредственно стоял, стреляли в воздух. Обедал я в этот день с семьей у моих родителей на Кирочной, где во дворе дома и на лестницах была расположена полурота Литовского полка на случай беспорядков. Почему это было необходимо, когда наискосок против этого дома были расположены Саперные и Преображенские казармы, для меня было и осталось неясным. От этих солдат лакей моих родителей принес