Записки. 1917–1955. Эммануил Беннигсен

на их возбужденность, было очень легко, нужно было только оставаться спокойным и иметь терпение опровергать даже самые явные абсурды. И того, и другого у Чаманского и у меня хватало, и в результате почти 3-х часов разговора мы пришли к известному соглашению. Главное Управление остается продолжать свое дело, но допускает делегатов наблюдать за ходом дел в его канцелярии. Скажу еще, что в этом случае мне помогла большая практика разговоров с крестьянами, ибо у некоторых из делегатов и психология, и самый ход мышления были совершенно крестьянские, как будто городская образованность их совершенно не коснулась.

      Наблюдение делегатов, в сущности, оказалось чистой фикцией. По распоряжению Чаманского им стали приносить на просмотр все отправляемые из Главного Управления бумаги и телеграммы. Будучи совершенно незнакомыми с делами Главного Управления и вообще не сведущие в канцелярском делопроизводстве, они, конечно, сразу потонули в этой массе бумаг, и уже на следующий день отказались от просмотра. Взамен этого они выдвинули, но уже только через несколько дней, новое требование – об участии их в заседаниях Главного Управления, но это требование пришлось разрешать уже новому составу Главного Управления. Из числа делегатов, явившихся тогда смещать Главное Управление, двое быстро исчезли с горизонта. Один из них, как раз автомобильный капитан, был уже под следствием за растрату, другой просто оказался неважной личностью. Как почти повсеместно, революционная волна выкинула сперва наверх и в Кр. Кресте немало сомнительных элементов, но к чести красно-крестного персонала нужно отметить, что уже в ближайшие недели их устранили, и в дальнейшем таких сомнительных элементов в среде представительства персонала мне уже не пришлось встречать.

      7-го утром я вновь был в Думе, где были рады, что за сутки ничего особенно худого не произошло. Появились порубки и поджоги в деревнях, но пока в незначительных размерах. Много разговоров вызвало положение Кронштадтских офицеров, посаженных в тюрьму, где их морили голодом. Что было особенно печально, это то, что не было никакой возможности вырвать этих в большей части ни в чем неповинных людей из этого заключения: не было ни физической силы, чтобы их освободить и охранить или уверенности, что их не перережут при первой попытке к их освобождению.

      Днем я был в заседании Совета Волжско-Камского банка, где большинство моих сочленов настроено было радужно. Первые страхи перед революцией прошли, и все надеялись, что удастся сдержать ее в определенных рамках, во что лично я совершенно не верил.

      Видел я в этот день брата жены Сашу Охотникова, приехавшего из Кречевиц, где он последние месяцы командовал маршевым эскадроном улан Ея Величества. Из его рассказов выяснилось, что перед 27-м февраля полк получил приказание отправить все маршевые эскадроны в Петроград для подавления беспорядков. Однако, все эскадроны, дошедшие туда, оказались вовлеченными в восстание, и сразу были деморализованы. Попавшие