Аврелия – патрицианка Рима. Э. Кэнтон

вон тот иностранец? – прервала его воспитанница, кивнув на человека, молчаливо бродившего по галереям и не обращавшего внимания на суету толпы.

      – Это мудрец Иосиф Флавий, взятый в плен твоим великим прадедом, императором Веспасианом, во время первого похода на евреев. В продолжение сорока семи дней Флавий со своими людьми выдерживал осаду в крепости Йотапата против твоих божественных предков Веспасиана и Тита. В своем отечестве, в Иудее, он принадлежал к жреческому сословию и к секте фарисеев; он, наверное, лучший ее представитель. Попав в плен, он остался в Риме и предался научным занятиям. Одно из его сочинений император Тит, твой дед, приказал поместить в общественную библиотеку. Флавий – даровитый человек, но, к сожалению, говорят, он страдает неизлечимой болезнью.

      – Он из тех евреев, которых называют христианами?

      – Нет, дорогая, напротив: он враг христиан; хотя в своих сочинениях он воздает похвалу Христу, но вероучение его отвергает. Он соблюдает закон Моисеев.

      – А что это такое?

      – Так себе, нелепость. Якобы евреи – избранный народ.

      – Ах какие дивные вазы! Неописуемая красота! Я никогда не видела ничего подобного! – простодушно воскликнула девушка, устремляя взор на прилавок, из-под которого моментально показалась фигура продавца в пестрой аляповатой тунике.

      – Божественная Аврелия разрешит мне смиренно предложить ей то, что ей больше всего нравится? – подобострастно спросил торговец.

      – Кто ты такой? – с некоторым высокомерием поинтересовалась девушка.

      – Я прибыл с Востока, – ответил незнакомец, низко кланяясь госпоже, – и привез оттуда эти муриновые вазы, чтобы предложить их императору Домициану. Уверен, он обрадуется, если его любимая племянница выберет…

      – Я куплю их, не сомневайся, – с живостью отозвалась Аврелия, протягивая руки к двум одинаковым амфорам, роспись которых, выполненная искусным живописцем, поражала своим великолепием. – Но скажи-ка, – обратилась она к торговцу, – они ведь наверняка очень дорогие? Сколько ты за них хочешь? Дорогой Вибий, оцени, пожалуйста, этот товар.

      – Один мой друг, – авторитетно заявил Крисп, – в прошлом месяце купил муриновую чашу за шестьдесят три таланта. Она больше, чем обе эти вазы вместе взятые, но, признаться, не такая красивая.

      – Значит, ты сегодня же пошлешь хозяину этой лавки сто сорок талантов, если пожелаешь исполнить прихоть своей воспитанницы. Да, вазы и вправду хороши! – И, повернувшись к продавцу, она спросила: – Как тебя зовут?

      – Аполлоний Тианский, божественная госпожа. Философ в некотором роде…

      – Как? Ты тот самый Аполлоний, мудрец и чародей, о чудесах которого судачит весь Рим?

      – Да, августейшая, – скромно потупился философ, вновь кланяясь в пояс, – и мне не хотелось бы, чтобы племянница императора платила мне деньги за то, что я счастлив подарить ей.

      – Нет, погоди, – возразила гордая патрицианка. – Нельзя, чтобы племянница императора оставалась