Юность Бабы-Яги. Владимир Качан

она была неправа, ее все-таки пожалели…

      – Ну мы ж не звери какие, – сказал Саша, обращаясь к Гарри.

      Гарри был не зверь, он был воспитатель. Впрочем, как и Саша по отношению к коту. Строгий и справедливый. Если отец и мать не в состоянии были воспитать девочку, то эти функции взял на себя он. Он видел, что девочка уже сама себя наказала, видел, как ей было стыдно. Ее дикий кошачий вой был проявлением настоящей боли, он был таким страшным, таким отчаянным, что Гарри с Сашей даже испугались поначалу. Да и на пароходе, услышав его, могли подумать, что действительно где-нибудь в трюме какой-нибудь маньяк потрошит свою несчастную жертву.

      – Ну все, все… – сказал Гарри, подойдя к бьющейся в истерике Наташе, и положил ей руку на плечо. – Все, я сказал! Хватит! Ну!

      Наташа постепенно стала затихать, почувствовав на остренькой ключице стальной палец воспитателя. А с другой стороны, поняв, что ее за борт не выкинут.

      – Ну-ка, посмотри на меня, – велел Гарри, – ну! Ты слышала, что я сказал? Посмотри на меня! Сейчас же!

      Наташа осторожно подняла вверх зареванную грязную мордочку, всю в подтеках черной туши, снесенной с век и ресниц штормом её истерики. Она все так же дрожала, иногда всхлипывала, а в промежутках тихо скулила. Живопись пьяного авангардиста на ее лице продолжала совершенствоваться, так как Наташа все пыталась вытереть лицо то ладонями, то пальцами. Гарри протянул ей свой платок.

      – Сп-сп-аси-ибо, – опять попыталась завыть Наташа, но Гарри не дал.

      – Все, все, успокоились, – сказал он. – Теперь встали с колен… Ну! Теперь нормально сели. Не туда! – повысил он голос, когда Наташа решила примоститься опять на краешек кровати Сёмкина.

      – А куда? – робко спросила Наташа, готовая повиноваться безоговорочно.

      – Вот сюда садись, на стул. Вернее, нет! Встань-ка в угол. Тебя в детстве в угол ставили? Наказывали тебя так?

      – Нет, – опустила голову Наташа, покорно встав с постели Сёмкина.

      – А как наказывали? – полюбопытствовал Гарри.

      Наташа молчала.

      – Говори, как? – повторил Гарри строже.

      – Меня… пороли…

      – Пороли? – изумился Гарри.

      – Да… – еле слышно прошептала она и сквозь грязные разводы на ее щеках проступил розовый цвет смущения.

      Никогда, ни за что и никому не призналась бы в этом взрослеющая девочка, но сейчас и ситуация была экстремальной, и воля ослабла после истерики, и в уголке души тихо тлела надежда, что Гарри ее пожалеет.

      – Значит, пороли… – задумчиво повторил Гарри, абсолютно не зная, как на это реагировать.

      Наташа только кивнула, опять опустив голову, и у нее опять полились слезы.

      – Меня и сейчас, – прошептала она совсем по-детски, – иногда…

      – Ну ладно, – решил что-то Гарри, – мы тебя пороть не будем. Сегодня… да, Саш?

      Саша стоял до этого тихо и испытывал примерно те же чувства, что и к выброшенному за дверь Полкану. Хотя