Последний сын графа. Соро Кет

а. Мне казалось, что она сумасшедшая… Как так можно: любить и кричать?

      Теперь, тринадцатью годами позднее, я знала о чувствах гораздо больше. Любовь имеет много имен. Зависимость, Невзаимность, Боль… Я познакомилась с каждым.

      После того, как отец осознал, что история повторяется, он не стал повторять ошибку, что совершил с Джесс. Поставленный перед выбор: я или здравый смысл, он выбрал меня.

      Я торжествовала.

      С Ральфом все было куда сложней.

      Он то ли не понимал, что я не желаю больше с ним знаться, то ли просто не хотел принимать это к сведению. Ральф никогда не понимал слова «НЕТ». Мое нежелание быть с ним друзьями, он считал детской блажью и попытками его продавить.

      Сидя на балюстраде, с которой прыгнула Джессика, я наблюдала как мой отец дает отставку своему первому личному секретарю.

      – …это не наказание и не отстранение, – сказал отец Ральфу. – Она моя дочь. Она для меня важнее.

      – Я понимаю, – обронил Ральф. – Мне кажется, ей пошла бы на пользу учеба.

      – А мне кажется, – вспыхнул он, – ей бы пошло на пользу, если бы ты отстал! Ну, сколько можно, Ральф?.. Что с тобой происходит?! Она же сказала, что не хочет с тобой дружить.

      – Она просто манипулирует.

      – Я так тоже думал. И все закончилось прямо здесь! – отец указал рукой на ковер, затем они оба задрали головы.

      – Я все слышу! – сказала я.

      – Найди себе мужика, – рявкнул Ральф в запале. – Или женщину. Или диверса. Или, огурец. Герцога, если все станет совсем плохо. Неважно, кого. Лишь бы только выйти из тупика. Сил нет смотреть, как ты гудишь у стенки, как робот-пылесос и не можешь додуматься сдать назад.

      – Все! – выдохнул отец. – Либо ты уйдешь, либо я позову охрану.

      Ральф посмотрел, как волк.

      – Я люблю тебя, понимаешь ты? – крикнул он. – Так как я, тебя никто на свете любить не будет! А ты все сводишь к траханью! Это все, что у тебя в голове.

      И вскочив, я перегнулась через перила и завизжала:

      – Засунь себе свою любовь в задницу! Поглубже, где…

      Даже Фил не найдет!

      Верена:

      Странно было вновь оказаться здесь.

      Наш пляжный домик со спуском на дикий пляж. Здесь был развеян прах Греты, здесь со мною распрощался отец, здесь мы трое были в моем вещем сне, еще до того, как я нашла в собачьем приюте Герцога.

      Вот только приезд сюда был ошибкой. Старательно избегая тот дикий пляж, мы больше бродили по Променаду. В сторону специального пляжа для владельцев собак.

      Что именно мы надеялись воскресить? Нашу любовь? Джесс? Грету?

      – Купи мне мороженое, – сказала я, когда молчание стало невыносимым. – Я сто лет не ела мороженого.

      Отец с облегчением отдал мне поводок и пошел к тележке.

      Герцог тоже получил шарик и, громко плямкая брылями, съел. Я осторожно, опасаясь, что меня опять затошнит, коснулась рыхлого бока шарика кончиком языка. Давно забытый вкус обжег изнутри. Я задохнулась, но не заплакала.

      Хотелось обнять его, хотелось поцеловать его, хотелось утопиться со стыда в море, чтоб никогда больше так его не хотеть.

      Какая-то женщина укоризненно поджала морщинистые губы и закурила. Ей было около пятидесяти, она была в изящных кожаных сандалиях и укладкой, сделанной в хорошем салоне. Она ходила за нами уж второй день и очень укоризненно на нас пялилась.

      – Наверное, думает, что я старпер, который купил невесту по каталогу, – отец с хрустом откусил кусок мороженого вместе со стаканом.

      Я нервно расхохоталась.

      В своих белых шортах и черной футболке, облегающей все еще красивый, молодой торс, он выглядел куда моложе своих пятидесяти и на старпера никак не тянул.

      – Она думает, что ты – мой любовник, который мог бы быть ее любовником, не будь ты дураком, как все мужики. Спорим, она тебя еще выследит и расспросит, как ты дошел до мысли такой – все свои деньги вкладывать в молодую соску вместо того, чтобы отдать их ей.

      Он рассмеялся и вновь вонзил зубы в шарик малаги.

      – И я скажу ей: мне повезло!

      – Ты бы меня хотел, если бы я не была твоей дочерью?

      На миг он так и замер – зубами в мороженном. Потом оправился и побагровел.

      – Если бы ты не была моей дочерью, я бы сказал тебе: «Деточка, я – епископ! Примите холодный душ!» – буркнул он и втянув в рот губы, плотно сжал челюсти.

      – Не говори со мной о таких вещах!

      – Ты первый начал.

      – Но я не это имел в виду! Черт, Верена! Ты понимаешь, что от тебя уже люди пятятся? Ты словно та корова бродишь и смотришь на мужиков, которые чувствуют твой голод и разбегаются… Ты понимаешь, каково мне? Ведь ты моя дочь!

      Раджа объяснял мне про сепарацию, но я поняла лишь одно: мы с папочкой пропустили миг и кончим жалкими извращенцами, которые даже по меркам Штрассенбергов – больные! Я видела,