.

к косяку и нажала на звонок. Неуверенные шаги, и наконец послышался приглушенный Олеськин голос:

      – Кто там?

      – Свои, – прошептала я.

      Щелкнули замки, скрипнула дверь, и я устало улыбнулась:

      – Ну здравствуй, сестра.

      Глаза Олеськи расширились, она как-то странно забулькала, словно пытаясь что-то проговорить.

      – Я тоже по тебе скучала, – застенчиво призналась я и протянула ей медвежонка.

      Она машинально потянулась за ним, взгляд ее упал на мою руку, синюшно-бледную, которая не могла принадлежать живому человеку, и сестра отшатнулась. Я ободряюще сказала:

      – Все в порядке, Олеся. Я умерла, но по ночам я вполне могу приходить к вам. Буду жить с тобой в одной комнате, и не надо больше вам по мне слезы лить. Видишь, как все здорово получилось?

      Шагнув, я приблизилась к ней и чмокнула в щечку. Сестренка булькнула напоследок и свалилась в обморок.

      «От радости», – умиленно подумала я, закрыла за собой дверь и прошла на кухню. Щелкнула кнопкой чайника, достала лимон из холодильника, насыпала в кружку пять ложек сахара. Странно – конфеты я есть не могу, а горячий чай меня бодрит и согревает.

      – Кто там? – послышался усталый голос из дальней комнаты.

      – Мам, это я, идем чай пить, – позвала я.

      Разлила в три кружки заварку, налила кипяток и с наслаждением приложилась к своей чашечке.

      Мать заворочалась в своей комнате, что-то бормоча. Я слышала, как она накидывает халат, слышала, как сунула босые ноги в тапочки и пошла в кухню.

      – Доченька, ну что тебе не спится ночами, – ворчала она, идя по коридору. Я пила чай и улыбалась – сейчас она зайдет в кухню, а тут вместо Олеськи – навеки потерянная Алёна. Слегка испугается, конечно, но материнская любовь все равно перевесит.

      Она вошла, щурясь от яркого света, кутаясь в темно-зеленый халат от «Victoria's Secret», который я ей подарила незадолго до смерти. Мне понравилось, что она носит мой подарок. Не забывает, значит.

      – Здравствуй, мамочка, – улыбнулась я. – Ты только меня не бойся, но это я, Алёна.

      Она молча судорожно щипала себя за руку.

      – Господи, мне это снится, – наконец убежденно пробормотала она. – Что, доченька, значит, ты за мной пришла? Я следующая уберусь?

      – Тьфу-тьфу, да живи до ста лет, – пожелала я.

      – Но покойники ведь снятся к смерти.

      – Да ничего тебе не снится, – покачала я головой. – Мама, это я, твоя дочь Алёна. Так получилось, что я смогла встать и прийти домой. Ты ведь сегодня плакала на моей могиле, и вот я тут.

      Мама дрожащей рукой пошарила в вырезе халата, нащупала простой крестик на суровой нитке и выставила его перед собой. Он засиял нестерпимым светом, хлестнул меня лучами, и я отшатнулась, прикрывая глаза.

      – Мама, ты чего делаешь? – отчаянно закричала я. – Убери, скорей это убери!

      – Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, – выдохнула она, в ужасе глядя то на крестик, то на меня и пятясь из кухни. – Олеська!

      На