И это взойдёт. Анна Вячеславовна Бабяшкина

у всех был примерно один уровень жизни. Невысокий, но это не унижало – ведь так жили все. Богачи и богатство казались выдумкой, пережитком из дореволюционных романов.

      И вот теперь я не знала, как общаться с тем, кто обеспечен чуть лучше, чем я. Про романы между парнями с достатком и бесприданницами я читала у классиков и видела в кино. Все эти истории плохо заканчивались, а девушки в мезальянсах выглядели крайне удручающе и уязвленно – взять хоть «Бедную Лизу», «Униженных и оскорбленных» или популярный тогда сериал «Богатые тоже плачут». Опасно для простушки связываться с барчуком. Поэтому меня в отношениях с Егором метало от жаркой, щенячьей открытости к ледяному «безразличному достоинству». То я часами смотрела ему в глаза, болтая ни о чем, то пропадала на недели и игнорировала его записки.

      Когда в моих грезах Егор стаскивал с меня юбку, я всегда, даже в мечтах, начинала судорожно закрываться руками, пытаясь скрыть многочисленные стрелки на колготках, прихваченные лаком для ногтей.

      Хотелось, чтобы исчезло все то наносное убожество, которое навалилось на меня из-за нищеты. И чтобы однажды он увидел меня равной. Такой, какой я на самом деле была. А не жалкой голодной девицей в рваных колготах с ободранной дерматиновой сумкой, прыгающей через турникеты, которая ни разу не бывала на рок-концерте и не имела денег поставить в зуб пломбу.

      Мне хотелось хоть раз показаться в нормальной одежде, сытой и расслабленно-уверенной. А не напряженно-затравленной, как я выглядела девяносто процентов времени. Я знала, что эта капля уверенности в себе решит дело. Но как ее получить? Тут без чуда не обойтись – здравствуйте, три горошины!

      Я ждала. Поливала все три. И ту негодяйку, которая не хотела всходить, тоже. Но когда у двух первенцев уже зеленело по четвертому листочку, я поняла, что на третьего нет никакой надежды. От безысходности я раскопала эту подлую горошину. И тут же поняла, что в неудаче виновата сама. Убогая горошинка оказалась вполне сильной и старательной: из нее тоже, как и из двух других, вылупился росточек. Но при посадке я закопала несчастную так глубоко, что росток не смог пробиться к поверхности. Он погиб под слоем земли и теперь был совершенно высохшим, коричневым, скукожившимся. Как я могла так опростоволоситься? Я, которая все детство провела, копаясь в огороде, и посеяла не одну грядку этого проклятущего гороха? Я брезгливо бросила гадкую горошину назад в горшочек и вообще забыла про этот бессмысленный эксперимент. Перестала поливать эту унылую дрянь и вспоминать о ней.

      Ирония заключалась в том, что в день, когда я встала на подоконник, третья горошина стала ростком и загаданное мною желание действительно исполнилось: утром Егор признался мне в любви. Но после этого произошло еще кое-что, и теперь я точно знала, что мы никогда. Никогда. Никогда. Никогда не будем вместе. Чтобы выжить, мне придется вытравить из себя всю нежность. Сентиментальность. Наивность. Я смотрела на три горошины и истерически смеялась, но уже почти не отчаивалась.