Сладостно и почетно. Юрий Слепухин

вас бы вообще давно уже посадили. Затевать такие разговоры при посторонних! Вы думаете, никому не понятны ваши намеки?

      – Помилуй, я же видел, кто сидит рядом. Это деревенская публика, они вообще не прислушиваются к чужим разговорам. А хотя бы и прислушались? Если ты думаешь, дочь моя, что простой саксонский мужик разбирается в итальянских музыкальных терминах, то ты слишком высокого мнения о нашей Германии, да, да! То, что они ездят на велосипедах и проводят у себя в коровниках электричество, еще ни о чем не говорит.

      – Я знаю, но…

      – Это еще не культура. Это лишь внешние – самые поверхностные – приметы цивилизации. Никогда не путай этих двух понятий! В Индии, скажем, половина населения не только не умеет пользоваться электричеством, но и не видела простого водопровода. Но какая там высокая духовная культура! И обратный пример – те же американцы…

      – Да знаю я, – повторила Людмила, – но вы не учитываете другого. Среди этих людей всегда может оказаться кто-то, кто вас поймет. И если этот «кто-то» решит донести, то вы пропали. К чему так рисковать – можно ведь поговорить дома…

      – Ничего, ничего, – профессор успокаивающе похлопал ее по руке. – К жизни, дочь моя, следует относиться с большим доверием.

      – При чем тут доверие к жизни! Вот наткнетесь на гестаповского шпика, тогда узнаете.

      – Ну, этих прохвостов видно издалека, – снисходительно возразил профессор. Он достал часы, отщелкнул крышку. – Однако сегодня мы скорее обычного… вон уже и Пильниц виден. Насколько все же приятнее плыть по реке, не правда ли, нежели целый час давиться в переполненном вагоне… Нравятся тебе эти места?

      – Да, очень красиво. – Людмила помолчала, провожая взглядом обгоняющий их по левому берегу пригородный поезд. – Господин профессор, я давно хотела спросить… Есть одно стихотворение, кажется Гете, я его знаю в русском переводе – это про Наполеона…

      – Подскажи начало, я вспомню.

      – Но я ведь не читала оригинала. Это такое фантастическое стихотворение, там описывается, как в полночь к острову Святой Елены пристает корабль без команды, и Наполеон встает из гроба и поднимается на палубу, и корабль несет его во Францию…

      – А! Какой же это Гете, дочь моя, опомнись. Это Цедлиц, Йозеф Кристиан Цедлиц. Австриец. Баллада, которую ты имеешь в виду, называется «Корабль привидений».

      – Правда? По-русски это переведено как «Воздушный корабль». Так вот, там есть строчка, где говорится о солдатах Наполеона, которые спят в долине Эльбы; разве здесь происходили тогда сражения?

      – Помилуй, а битва под Дрезденом в тысяча восемьсот тринадцатом?

      – Ах да, – неуверенно сказала Людмила. – Но я почему-то считала, что она происходила где-то под Лейпцигом…

      Профессор так и подскочил.

      – Да ты что, извести меня сегодня решила! – он даже тростью пристукнул от негодования. – То она путает Гете с каким-то второразрядным сочинителем, то она валит в одну кучу два совершенно разных события: лейпцигскую Битву народов, позволившую