Бисерная игла. Тимофей Ю

приемы с чтением газет, третьи, насытившись, заторможенно потягивали из граненых апостолов общепита чай. Однако однозначным победителем в тот злополучный день стал грузный круглый мужчина, облокотившийся на конец высокого столика.

      Он состоял, главным образом, из лица, утопленного в подушке жира, щелочек заплывших глаз, напоминающих зиру, и огромного овального живота, в котором итальянцы несомненно увидели бы буратту. Прокатись по стране голод, война и смерть, расколись мир пополам, начнись второе пришествие – этот господин остался бы в конце столика, своим животом закрепляя вселенское постоянство. Кощунственна была даже сама мысль о том, что существуют события, способные сдвинуть его с места. Казалось, этого не могли бы достичь все чебуреки земли вместе взятые. В этот момент мужчина подмигнул Григорию.

      На этом чудеса не закончились, и человеческий кит начал медленно подплывать к Рукоумову сквозь шероховатости ландшафта чебуречной. Натянув покрепче свою кепку, агент приготовился развлечься, скорее всего, нетривиальным разговором. От мужика пахло сильным потом, незатейливостью и употреблением коньяка.

      – Как думаешь, они еще долго будут пытаться меня словить? – слова произносились так, словно собеседник в процессе ел борщ.

      – Извините? – холодок пробежал по спине Григория. Агент пару раз быстро моргнул.

      – Не за что, не за что, – пальцы толстыми червями заползли в карман куртки и вытянули оттуда замусоленный ежедневник, – ты как будто не узнал меня, Гришка?

      – Мы встречались? – рука тенью скользнула на пояс, где пряталось табельное.

      – Друзья зовут меня Архимедом.

      – Что вам нужно?

      – Всего-то ничего: поболтать. Надеюсь, второй раз ты не сглупишь и не будешь меня стрелять. Хочу поговорить за планы на жизнь, а, поржешь, не с кем.

      Это казалось абсурдным. Вонючий потный толстяк не имел ничего общего с псевдоинтеллектуальным поклонником Средневековья, которого Григорий видел на светском рауте. Сумасшедший маргинал, наверняка, живущий в квартире со своей престарелой матерью и работающий охранником в ночные смены. Машина, едва помещающаяся в сторожевой будке, с отличием годная лишь на переработку чебуреков в говно – таково истинное лицо главного преступного гения человечества? Эрозия реальности ехидно подмигнула ему из-под толстого покрова привычных представлений о жизни. Стальной холод, мертвой хваткой вцепившийся в хребет, не давал покоя. Эти толстые масляные пальцы. Этот затертый ежедневник, на страницы которого все время пялилось заплывшее жиром лицо. Эта смеющаяся пустота маленьких глаз.

      – Ты же сообразительный, Рукоумов, – продолжал Архимед, – ты ведь копаешь, если не глубже всех, то лучше всех. Копай ты с пониманием ситуации, то я бы уже подох. Я был бы пленен или казнен. Хотя, мои секреты так опасны, что они, скорее, на говно изойдут, чем позволят жить. Да и с чувством юмора там туговато.