Рубеж. Марина и Сергей Дяченко

еле сдержала усмешку. Как это бедняга Хведир назвал? Фольклор? Вот уж точно, фольклор! Но пергамент с золотой печатью заставлял задуматься. И вправду – приходит в Гонтов Яр чуж-чужанин, явно издалека, женку заводит, сын рождается. Потом этот чужак куда-то исчезает, а затем… Затем за сыном приезжают – тоже издалека! Приезжают, на амулет смотрят, что батька оставил… Интересно, в каких это краях на подорожные золотые печати вешают?

      – Слышь, Гринь, а батька братика твоего куда девался?

      Отвечать чумаку явно не хотелось. Он вздохнул, скривился:

      – Мы с ним… Подрались мы. Очнулся – нет его. Да только потом он вроде как приходил – цацку золотую братику оставил.

      Девушка согласно кивнула – сходится. Не иначе, прятался чужак. Забрался подале, да только и здесь нашли. Вот и ушел, а сына оставил. Думал, наверное, что младень в безопасности будет. А не вышло!

      – Родитель этот… Батька который. По-нашему говорил? Православный?

      – Да где там православный! – вновь скривился Гринь. – Чортяка и был, хоть бы раз на образ перекрестился! А говорил по-нашему, да как-то странно. Вроде пана Рио.

      И это сходится! Опять не обошлось без невидимого толмача. Кто же это такие?

      – В том пергаменте сказано, что пана Рио какой-то владыка послал, – вслух заметила девушка. – Владыка – или князь. Значит, чортяка этот ему либо родич, либо ворог смертный. Так, что ли, Гринь?

      Чумак не ответил и поспешил сотворить крест. Ярина улыбнулась. Видимо, парень вспомнил, кто всем чертям князь и владыка.

      Фольклор!

      При въезде в Минковку их вновь остановили. Да не просто окриком – стволами в упор. Ярина даже испугаться не успела. Набежали, наставили рушницы и только после извинились – узнали. Старшой, пожилой черкас с глубоким шрамом на всю щеку, только руками развел, прося прощения у «панночки Загаржецкой». Обдурили старого! И как обдурили!

      Беглецы были в Минковке за полчаса до этого. Въехали с криком и воплями, старшого кликнули и принялись плакаться, что-де купцы они заморские, лихими людьми грабленные. А люди эти лихие все как есть забрали – и возы, и золото, и бумаги, какие были, а теперь за ними, бедолашными, вдогон идут. Товарища их уже убили, ребятенок расхворался, плачет. А люди лихие не успокаиваются, за ними наметом скачут…

      Пока старшой суетился, черкасов поднимая да стражу у околиц выставляя, пока рушницы заряжали и рогатку посреди улицы громоздили, беглецы и сгинули. Не по большому шляху, что на полдень ведет – там своя сторожа, без разрешения не пропустит, – а по дороге, что в лес сворачивает.

      Теперь старшой с досады усы седые рвал, перед панной сотниковой извиняясь. И действительно: кто ж его знал? У беглецов и зброи огненной не было, одни шабли, и не шабли даже, а так, баловство заморское. И дите при них, и баба. Ну как не поверить?

      Впрочем, было еще не поздно. Уехали беглецы совсем недавно, а дорога плохая, узкая, снегом покрытая. К тому же ведет не в город, не в село даже, а к Дикому Пану.

      Ярина отправила Гриня на околицу – следы поглядеть; сама же подозвала стариков-черкасов. Те выглядели