Литературы народов Северного Кавказа. Учебное пособие. Л. П. Егорова

и женщины, ее страх перед бесплодием, ее переживания на фоне первозданного охотничьего рая, картин ненастья:

      «В непогоду ущелье преображалось, чернело и словно бы делалось глубже, постепенно увязая в тумане и бледно светлея глухим, ослепшим небом. Оно походило на склепы и пустоту, в которой они, все трое, начинали явственно различать иные звуки – голоса веков, властвовавших в прежнем безлюдье, – холодное бормотанье камней и привольный гул ветра, пахнущего грозой. И тогда, с каким-то сладострастным ужасом, подступавшим к ней изнутри, из самых недр естества ее, женщина погружалась в томительное ожидание скорой развязки, кары, которой было не избежать, потому что мир их уже не слышал, уже о них позабыл, уже отринул их, раскрывшись серой изнанкой эха зову того, что их так и не приняло, не заметило и лишь оттого не прогнало сразу, ибо было больше и этого дымящегося туманом ущелья, и этой реки, и этих склепов, и даже взорвавшейся первым громом пустоты, треснувшей поперек измаранного тенями неба…

      Но с наступлением нового дня на смену страху и ужасу приходил задумчивый, чистый, бездонный свет утра, а с ним – и покой надежды, что всякий раз возвращалась к ней в душу прозрачной каплей прохлады из какого-то заветного далека. И тогда ей очень хотелось жить, кричать, любить и плакать, хотелось замереть и не шевелиться, чтобы не выпасть из этого сочного мгновения, похожего на полет. И сразу мир вокруг представал уже совсем иным, оживая красками и словно исцеляясь дыханием; в нем не было ни угрозы, ни враждебности, ни стыда. Теперь в нем не было и прошлого, от которого они бежали, а на стенах белых склепов играли блики отраженной воды. Река наливалась светом, делалась гуще и сильней, греясь под лучами тонкой призрачной кожей, как, задремав на солнце, нежится в тишине чуткое тело змеи».

      Герои романа живут лицом к лицу с природой, и каждый из них, как уже отмечала критика, одинок и замкнут в собственном поединке с мирозданием, но его мир это узнаваемый этномир древних осетин, который влечет к себе поэта в прозе, каким бесспорно является Черчесов. Им воссоздан идеальный, пусть утопический мир, раскрывающийся перед читателем своими экзотическими, но такими родными автору сторонами. Для писателя родина праотцов – это влекущая и манящая тайна, разгадать которую может только он, сын Осетии. На легендарном материале он продолжает развивать и углублять образ героя из его же романа «Реквием по живущему». Ацамаз, похож на Одинокого, но он «помещен» в традиционную для фольклорных сюжетов ситуацию конца «золотого века». Герой воплощает в себе этническое бытие осетин, еще тесно связанных с родовой общиной. Читатель – не осетин – погружается в инонациональный мир, воссоздаваемый в том числе и данными без перевода словами: хурджин (переметная сума, мешок), хадзар (дом). Само имя Ацамаз вызывает ассоциацию с героем осетинского нартского эпоса, владеющим чудесной золотой свирелью, певцом и музыкантом. Это та стадия общинного строя, когда еще нет признаков мировой религии – христианской или мусульманской. Вместе