Экстрим на сером волке. Дарья Донцова

в Леной, рванула к Кларе.

      – Катя? – настороженно осведомилась Петрова. – Зачем она вам понадобилась? Вы не из газеты случайно? Послушайте, я понимаю, что вы находитесь на работе, но пожалейте ребенка. Девочке не сказали, что Соня покончила с собой, ей вообще никаких подробностей не сообщили.

      – Я не имею отношения к желтой прессе. Давайте познакомимся, Даша Васильева, давняя знакомая Сони, еще по той, докапиталистической жизни. Она оставила письмо, читайте.

      Клара осторожно взяла листок, ее лицо разгладилось, из глаз пропала настороженность.

      – Вот ужас-то! – воскликнула она. – Катя сейчас спит в кабинете директора, устала очень, перенервничала, вот и уложили ее на диван покемарить.

      – Наверное, лучше увезти ее отсюда.

      – Думаю, да, – кивнула Клара, – только не забудьте: у Катюши нет никаких сомнений в том, что мама скончалась внезапно, от сердечного приступа. Вот ведь бедный ребенок! Такое горе не всякий взрослый перенесет! Вы уж поосторожней.

      – Не волнуйтесь, – кивнула я, – ни слова не оброню. Только рано или поздно она все узнает. Газеты начнут всякую дрянь писать, и потом, всегда находятся «добрые» люди, желающие во что бы то ни стало сообщить ребенку совсем ненужную ему правду!

      – Наверное, лучше увезти Катю на время, – предложила Клара, – за границу, на курорт.

      Я кивнула:

      – Дельная мысль. Но для начала я хочу забрать ее домой. Где кабинет директора?

      – Войдите вон в ту дверь, потом по коридору налево, – объяснила мне дорогу Клара.

      Я толкнула тяжелую, похоже, сделанную из цельного дуба дверь и оказалась в коридоре. Никаких деревянных панелей, ковров и бронзовых бра, украшавших зал ресторана, тут не было. Передо мной расстилалось офисное помещение. Серые стены, того же цвета двери из пластика и плитка на полу.

      Я сделала пару шагов, и тут в том месте, где коридор разветвлялся, появилась фигура. На секунду меня обуял ужас. В неуютном свете галогеновых ламп я увидела девочку, одетую в белое платьице, на голове у нее высоко топорщился венок. Бросив на меня быстрый взгляд, она повернулась и быстрым шагом пошла прочь. Я потрясла головой и с криком: «Немедленно стой!» – ринулась следом.

      Девочка оглянулась, заметила меня и полетела вперед. Ее ноги, обутые в удобные тапочки, быстро замелькали в воздухе. Я же, как назло, нацепила шлепки с длинными, сильно вырезанными носами. Держались они практически на больших пальцах, пятка не фиксировалась тонюсеньким ремешком, крохотный, толщиной со спичку, каблучок завершал картину. Не то что бегать, даже ходить в такой обуви крайне неудобно. Ни за что бы не купила себе подобные, предпочитаю летом мокасины или, на худой конец, полузакрытые босоножки. Но Зайка сегодня утром посмотрела на мои лапы и стала возмущаться:

      – Безобразие! Ходишь, словно бомжиха, невесть в чем! На, немедленно надень мои и носи их всегда.

      Спорить с Ольгой бесполезно, поэтому я побрела в сад в навязанной мне обновке. Потом, ошарашенная известием о смерти Сони, я кинулась к машине в чем была. И сейчас пыталась угнаться за проворным привидением. Но куда там!

      Коридор