Олеся. Сожженные мечты. Елизавета Воронина

придумали не в Кировограде, и…

      – Ну, с этим ясно. Второе: почему надо было снимать девку? Экзотики захотелось?

      – Мам, ну откуда я вообще мог знать, что она уйдет и влипнет ногами в маргарин?

      – Хорошо, с этим тоже понятно. Иди. Если будете говорить одно и то же – возьмут с вас подписку о невыезде. Пока, до выяснения. Там, я думаю, все станет понятно. Может, она вообще шантажистка, аферистка. Может, денег ей дать…

      – Что с ней хоть? – как можно равнодушнее спросил Крутецкий.

      – А, не знаю… Знакомый из милиции сказал только одно: в больнице, назвала ваши фамилии, вроде вы последние ее видели. Избавил от подробностей, и ты избавь. Или ты не все мне изложил?

      – Так я вообще не уверен, мам, что мы тут при делах!

      Выдавив из себя улыбку, Игорь Крутецкий вышел из машины и направился к унылому зданию райотдела милиции, куда его попросили подъехать как можно раньше.

      Он понял: мать не знает подробностей. И был уверен: знай она их, ситуация не казалась бы ей такой простой.

      6

      Уже потом Юрий Григорович попытался себе объяснить, зачем он позвонил своему приятелю, местному журналисту Клименко, и выложил все, что думал о работе правоохранительных органов города Кировограда. Объяснение вроде получилось, хотя Юрий поймал себя на мысли: скорее оправдывается за то, что вмешался, чем гордится своим гражданским поступком. Но когда вскоре после происшествия увидел идущего домой Юрку Марущака – понял все, даже без лишних разговоров. Хотя и поговорить пришлось.

      Заставили Юрия отыскать телефон Дмитрия Клименко его собственные органы зрения, обоняния и слуха. Если бы Григорович просто вытащил обгоревшую голую девушку из строительного котлована, не услышав, как она называет фамилии своих мучителей, и не увидев, на какой дом показывает ослабевшей рукой, то посетовал бы на времена и нравы, дождался «скорой» и поехал бы восвояси, преисполненный чувства выполненного гражданского долга. Однако он видел и слышал. А тошнотворный запах горелого мяса, смешанный с запахом горелого же мусора, казалось, никогда не выветрится из легких. Более того: Григорович очень боялся, что запах не удастся смыть под душем, и одежде, которая успела им пропитаться, не поможет стирка, придется выбросить ее.

      И все эти ощущения наложились на «картину маслом»: сутулый Юрий Марущак, один из тех, кого назвала та несчастная изувеченная девушка, нетвердой походкой шел мимо стройки к дому. Так уж получилось – Григорович знал этого странноватого нелюдимого паренька. Знакомые сдавали ему квартиру, и однажды Юрий даже передавал от них ключи.

      Тогда парень, кажется, был с девушкой. Хотя почему «кажется»? Как может казаться молодая симпатичная девчонка? Точно, она стояла в стороне, когда Марущак, назвав свою фамилию, получил ключи, буркнул что-то отдаленно похожее на «спасибо», и парочка удалилась восвояси…

      – Представляешь, Дима, эту гадюку те, другие гадюки, выпустили! – орал Григорович в трубку.

      – Как ты узнал? – спросили с той стороны.

      – Не