Великое ничтожество. Валерий Вячеславович Татаринцев

дне корзины

      Лежал малыш, свой рот разинув,

      Он так неистово орал,

      Как будто в муках умирал;

      Она ему дала пустышку:

      «Ну, потерпи чутьчуть, сынишка!»,

      Он соску взял в огромный рот

      И задремал. Такой урод

      Пригрезиться мог лишь в кошмаре:

      Такой противной, мерзкой хари

      Вы не видали никогда!

      (Клянусь Вам в этом, господа!)

      Малыш был ростом пяди две,

      На грушевидной голове

      Клубок запутанных волос

      И непомерно длинный нос,

      Да тёмные глазёнки злые,

      Да ножкипалочки худые,

      А на спине (Ну страшно просто!)

      Был горб, изъеденный коростой;

      Ему два с половиной года,

      А он ещё не говорил,

      Как пёс скулил на непогоду,

      Или как волк ночами выл,

      Шипел, мяукал и кусался,

      Хрипел, сопел и больно дрался

      Своею маленькой рукой.

      «Когда изведаю покой?» —

      Руками женщина всплеснула

      И от усталости заснула.

      Глава вторая

      Фрейлейн фон Розеншён была

      Собой красива и мила,

      Могла бы стать она актрисой…

      В приюте стала канониссой1,

      Творила добрые дела

      И этим счастлива была.

      Она с прогулки возвращалась,

      Была полна добра и света,

      Как будто радугой одета,

      И неизменно восхищалась

      Природы дикой красотой

      И гениальной простотой

      Её бесчисленных творений;

      И взор её, как добрый гений,

      Был преисполнен красотой

      И неземною чистотой.

      Фрейлейн фон Розеншён хотела

      Свою прогулку завершить…

      "Меня ждёт праведное дело —

      Приюту пламенно служить

      Мне предназначено судьбою…

      О Боже! Это что такое?" —

      Она увидела урода,

      Что рядом с женщиной лежал

      И от сопения дрожал,

      Воскликнула: "О, мать-природа!

      Порой ты так скупа бываешь,

      Что даже нищих обираешь!"

      На руки малыша взяла,

      К груди прижала, обняла,

      Рукой своей довольно ловко

      В порядок привела головку:

      Его как будто расчесали,

      Красиво волосы лежали,

      Струились кудри водопадом.

      "Мне уходить, голубчик, надо, —

      Ему тихонько прошептала

      И в темечко поцеловала.-

      Не будешь ты высок, силён,

      Красив, талантлив и умён.

      Но в дар тебе я дам умение,

      Что даст большое облегчение

      Тебе на жизненном пути.

      Ну всё! Пора уж мне идти.

      Пусть к вам вернутся жизни силы!" —

      Торжественно провозгласила,

      Душистым спиртом облила,

      Затем флакон другой взяла,

      Ещё побрызгала немного

      И побрела своей дорогой.

      Глава третья

      Крестьянка очи разомкнула:

      «Как хорошо я отдохнула!

      Эй, Цахес, полезай в лукошко!» —

      «Нет, не хочу!» – ответил крошка.

      «Да это просто чудеса!

      Свидетель Бог и небеса!

      Ты так отлично говоришь,

      Причёсан, на ногах стоишь!

      Нет! Мне, должно быть, снится сон.

      Ах! Если б только сбылся он! —

      Глаза крестьянки закатились

      И слёзы по щекам полились. —

      Ах, право, лучше умереть!» —

      «Сейчас же перестань реветь!

      Я есть хочу! Пошли домой!» —

      «Глазам не верю! Боже мой!

      Уродец мой заговорил!

      Ушам поверить нет и сил!»

      А Цахес взялся за подол,

      На ножкахпалочках пошёл.

      Казалось, что он чуть подрос —

      Так кверху задирал он нос.

      Шли мимо пасторского сада,

      Под вишней пастор отдыхал,

      Вдруг он схватился за ограду,

      Крестьянку с Цахесом позвал:

      «О фрау Лиза, заходите

      В мой тихий и прохладный сад

      И

1

Канонисса – католическая монахиня, принимающая участие в управлении монастырём или исполняющая монашеские обеты в миру. Обычно канониссы принадлежали к знатным дворянским фамилиям.