Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни. Норман Оллестад

сиденья уже были липкими от жары. Отец засунул свою гитару в чехле за спинку сиденья и настроился на радиостанцию, передающую кантри: как раз звучал его любимый Вилли Нельсон. На закате мы подъехали к границе Тихуаны. К нам подошел толстяк в форме и шляпе. Он сделал круг вокруг кузова, разглядывая накрытую брезентом стиральную машинку и наши доски для серфинга – из кузова торчали их изогнутые бока.

      – Buenas noches[12], – сказал отец.

      Мужчина кивнул и что-то потребовал на испанском. Отец порылся в бардачке и протянул ему чек из магазина «Сирс». Человек долго изучал его, а затем назвал какую-то цифру – я понял это, потому что немного нахватался испанского, когда гостил у бабушки с дедушкой прошлым летом.

      Отец недовольно хмыкнул и назвал другую цифру.

      Мужчина улыбнулся, сверкнув золотыми зубами. Прежде чем он успел еще что-то сказать, папа протянул ему несколько песо. Тот пересчитал. После этого отец включил первую передачу, и грузовичок покатился вперед. Оглянувшись по сторонам, толстяк сунул деньги в карман. Отец нажал на газ.

      – Почему ты должен ему платить?

      – Они называют это налогом. Но на самом деле это взятка.

      – А разве это не против закона?

      – Ясное дело, но он и есть закон.

      – Он полицейский?

      – В общем, да.

      – А если полицейские нарушат закон, кто же будет их арестовывать?

      – Не знаю. Хороший вопрос, Оллестад.

      Отец дал мне немного помучиться над этими парадоксами. А потом заговорил.

      – Жители бедных стран, вроде Мексики, пытаются любыми способами достать деньги. Для этого они даже приезжают в богатые страны – такие как Америка. Это неправильно. Но иногда, как вот сейчас с тем парнем, мы им подыгрываем, поскольку понимаем их обстоятельства.

      Отец взглянул на меня, изучая мою реакцию. За окнами было темно. Вдалеке виднелось несколько одиноких огоньков.

      – Значит, он лжец, так? – спросил я.

      – Тот пограничник?

      – Ну да…

      – О-хо-хо! Получается, так.

      Мне захотелось признаться, что я тоже солгал – про скейт и про то, где поцарапался. Я прижался лбом к окошку, чувствуя на себе взгляд отца. Я думал о Никсоне, о его отвисших щеках и сутулых плечах, а еще о золотых зубах полицейского и о том, как он ночь напролет сидит в своей будке, собирает с людей деньги и засовывает их в карман.

      – Ты там не особо налегай на стекло, Оллестад, – проговорил отец.

      – Извини.

      – Хочешь положить голову мне на колени?

      – Ага.

      Я развернулся к отцу, улегся щекой на его бедро и подтянул согнутые колени, чтобы ступни упирались в дверцу.

* * *

      Из окошка грузовичка мне на голову лился солнечный свет. Я приподнялся и вытер лоб футболкой.

      – Buenos dias![13] – сказал отец.

      Я заметил, что под глазами

12

Добрый вечер (исп.).

13

Доброе утро (исп.).