Пепел Асгарда. Ник Перумов

не на один лишь континент.

      Два всадника застыли на узкой тропе, среди лесной тишины. Даже птицы не осмеливались подать здесь голос.

      Один из скакунов, дивный восьминогий жеребец, кому надоело безмолвие, вскинул точёную голову, заржал.

      – Ничего, – мощная рука наездника опустилась, похлопав Слейпнира по шее. – Скоро и домой… Наш путь закончен. Это здесь, Райна.

      – Да, отец, – валькирия склонила голову.

      – Так-то лучше, – Старый Хрофт, он же Игг, он же О́дин – усмехнулся в густые усы. – Хотя «повелитель», конечно, тоже правильно.

      – Значит, Фазольт и Фафнер жили здесь, по… отец?

      Старый Хрофт спешился, кивнул.

      – Здесь. И сюда они вернулись, закончив строительство Асгарда.

      – Не осталось никаких следов…

      О́дин вновь кивнул, не без угрюмости.

      – Лес безжалостен, Райна. Кстати, тебе идёт это имя, моя Рандгрид, Разбивающая Щиты.

      Валькирия Райна вздрогнула, из горла вырвался всхлип.

      – Ты правильно сделала, назвавшись Райной. Ни к чему было победившим на Боргильдовом поле знать, что одна из Тринадцати осталась в живых.

      – Я стала наёмницей, великий отец. – Валькирия опустилась на одно колено, низко склонив голову. – Я продавала своё искусство. Искусство войны. Я служила – и ждала. Но я не… я поверила в твою смерть, отец.

      – Мудрено было не поверить, – усмехнулся Хрофт. Рука его, по обыкновению, скользнула к месту у пояса, где полагалось пребывать рукояти меча, но нашла лишь пустоту.

      – Прости… повелитель, – выдохнула Райна.

      – Ты повторила это в который раз, дочь моя? – нахмурился О́дин. – Я давно простил. Никакой меч не сравнится с Гунгниром. Меч – он, конечно, меч, но после сломанного на Боргильдовом поле моего копья…

      – Я помню, отец. Я видела это.

      – Ямерт. Ямерт его и сломал. Ловок был, силён, что и говорить… поймал мой Гунгнир и сломал древко, голыми руками… обломки швырнул себе под ноги и раздробил…

      Наступило молчание. Молчали древние ели, молчал камень скалистых склонов; Ётунхейм опустел, но обид не забыл. И ничего не простил. Где теперь те гиганты, ётуны, великаны, с которыми бился рыжебородый бог грома, пока не случилась Боргильдова битва?

      Ничего не осталось. Рухнули крыши, коньки и балки, сгнили стены, сложенные из казавшихся вечными огромных стволов.

      – Перед тем последним сражением ётуны разделились, – О́дин невидящим взглядом смотрел в пространство. – Иные примкнули к Ямерту и его присным. Другие, несмотря на распри, – к нам…

      Райна кивнула.

      – Я помню, отец. Они сражались доблестно и… перебили друг друга.

      Старых Хрофт вновь кивнул, единственный глаз сощурился.

      – Те времена не вернуть, дочь моя. Нет смысла в сожалениях, оставим их иным, тем, кто младше нас. Я не удивлён, кстати, что ты не разыскивала меня – мы жили лишь милостью победителей, и я не чувствовал твоих шагов под этим небом так же, как и ты не чувствовала моих. А теперь – помоги мне.

      Райна –