Десант в преисподнюю. Ъ-космоопера, будущее человечества. Мария Буркова

тупо болтаться по космосу, так и оставшись всего лишь контрабандистом, верно? Не так давно Темпл заметил, что его ненастоящее имя начинает его тяготить – может, он начал стареть? Пожалуй. Слишком много свалилось в последнее время – ещё до встречи с офицером, которому вроде бы был обязан свободой, Темпл заметил, что заскучал – слишком давно никто не называл его по имени. Узнать же, как было на самом деле – было слишком тяжело для остатков его нервов. Особенно тяжело было выслушивать пьяные откровения этого сноба – нельзя же у собеседника отнять право высказать своё мнение по поводу сообщаемого – и паскудные смешочки: «Везучий ты любовничек, паря, ой, везучий, да только разве можно было расставаться с такой девочкой, а?». Идиотизм, можно подумать, это Темпл бросил Джину – даже сейчас ему обидно вспоминать про незаслуженную пощёчину в порту сторонников Ормандо – что за необходимость была принимать предложение этого авантюриста, разгадки не существует покуда. И вот из-за этого негодяя, морочащего нищей молодёжи головы, не то дурака, не то пустого демагога – Джина имеет все шансы оказаться там, где остаётся молиться о скорой смерти и никогда её не дождаться. Эта мысль разбудила уже вполне реальное чувство – гнев, который, в свою очередь, отыскал силы в умученном кошмаром теле силы двигаться, и Скайстон нарочито медленно поднялся на ноги – не хотелось бы выглядеть перед стажёром развалиной, но не всё ли равно, если полёт окажется неудачным?

      Григораш с любопытством смотрел на командира. Темпл Скайстон, рослый белый с серо-стальными глазами, бледной кожей и обычной фигурой атлета, представлял собой классичекую породу, с незапамятных времён именуемую «белокурой бестией», но не носил ни гриву, ни короткую стрижку. Его вполне можно было принять за майора Империи, по какой-то причине снявшего форменный мундир, тем более, что в белом свете стен и потолка рубки его волосы заметно отливали оранжевым золотом – но разбавленным крепкой серебряной полосой седины, толщиной почти в два мизинца. Черты лица его не были грубыми, но и не претендовали на излишнюю уточённость – и от них веяло скорее ровным спокойствием, нежели наличием эмоций, так что трудно было представить, что пару минут назад именно это лицо было искажено ужасной гримасой страдания, а глаза казались чёрными. Также трудно было представить, что именно этот невозмутимый мужчина, который сейчас не спеша потягивается стоя, особенно не меняя местоположения, но волна за волной разминающий затёкшие после сна мышцы, сутки назад гремел так, что звук пучился по всем коридорам стоячими волнами, а сам Арней Ормандо делал без устали примиряющие жесты, чуть ли не сгибаясь под потоками ругани на дюжине языков Галактики. Действительно, потеря агента всегда событие неприятное, но разве агент не знает сам, на что идёт? с чего вообще какой-то негоциант возомнил, что имеет право вот так вести себя со столь значительным человеком всего лишь потому, что лже-принцесса разоблачена? Впрочем,