Лагерный пахан. Владимир Колычев

Стоит, молчит. Заметил, что на него смотрят, даже глазом не сморгнул. Как будто ни в чем не виноват. Все то же постное лицо, все тот же равнодушный взгляд… И что за напасть такая – сначала урод Севчик наехал, теперь вот этот на прочность его испытывает. Как будто не видно, что Трофим может за себя постоять… А может, не видно? Может, есть в нем какая-то внешняя слабина, которая выдает в нем жертву…

      К Трофиму подошел крепкого сложения молодчик. Наколок много, но все ни о чем. Чувствовалось, что у паренька не самая богатая на факты биография. Но видно, что не последний он здесь человек. «Бык» из воровской пристяжи. На новичка он глянул нехотя, словно в одолжение.

      – Пошли, Витой тебя зовет…

      Смотрящий со своей командой занимал одну-единственную на весь дворик курилку. По правую руку от него восседал блатарь лет тридцати. Плотное, подернутое жирком тело, грубое, изрытое оспой лицо. Смотрится внушительно. Взгляд живой, въедливый. Слева – арестант постарше. Большая, как у рахита, голова на тщедушном теле. Лет сорока, плешивый, лопоухий, губастый. Он мог бы показаться смешным, если бы не взгляд – огнеупорно-прочный, забористо-ядовитый. Если бы его взгляд обладал звуком, у Трофима бы заложило уши от пронзительного свиста…

      Какое-то время смотрящий разглядывал Трофима – сначала снаружи, затем полез в душу.

      – Ты бы назвался для начала, – достаточно мягко сказал он.

      Но глупо было бы думать, что это просьба. Он требовал.

      – Зовут Трофим, фамилия Трофимов. Пацаны так и звали Трофимом…

      – Какие пацаны?

      – Здесь, на крытом, четыре года назад… Потом на Икше…

      – На малолетке был?

      – Был. Два года навесили, – Трофим начал бодро, но в определенный момент несколько скис. – За два-ноль-шесть…

      Двести шестая статья не входила в число самых уважаемых. Хулиганка, бакланка… Но и страшного в том ничего не было. Многие уважаемые сейчас воры именно с того и начинали. Вот если за мохнатый сейф, за изнасилование загремишь, то это уже все – дырка в права и вечный позор…

      – А чего заменьжевался? – уловил его настроение Витой. – Гребнем в зоне был?

      – Не-е! – протестуя, мотнул головой Трофим.

      – Косяки какие?

      – Нет… Я правильным пацаном был, – гордо расправил он плечи.

      – Хорошо, если пацан… Ты же должен понимать, мы малявы отобьем, братва скажет, кто ты есть… Лучше сразу объявись, если есть что. А то ведь кранты, сам понимаешь…

      Трофим слыхал о таких случаях, когда прибывший в камеру петух заявлял о себе как о правильном человеке, его сажали за общий стол, который он осквернял своим присутствием. Законтаченными объявлялись все, кто ел с ним с одного стола. И все потом набрасывались на подлеца, убивали его долго и мучительно… Уж лучше объявиться сразу, так хоть не убьют. Но за Трофимом не тянулся позорный шлейф, ему нечего было бояться. Поэтому он стоял перед смотрящим с высоко поднятой головой.

      – Все путем, братва. Я чистый.

      – Ну, хорошо… Сам откуда?

      – Из