Чувственная безмятежность. Стас Канин

вышвырнул остатки в урну, спустился на пляж и улёгся прямо на гальку у самой кромки воды. На него грустным взором смотрела полная луна, то ли сопереживая, то ли претворяясь, что сочувствует его горю.

      Впервые за много лет ему не хотелось жить. И это было не наигранное театральное чувство, которым он неоднократно пользовался, а искреннее желание покончить с собой. Мог ли он подумать, что неожиданно вспыхнувшая страсть к совершенно незнакомой женщине, способна так изменить его отношение к самому себе. А может быть это измена жены стала отправной точкой? В другое время Валерий скорее всего простил бы Киру, ведь при всей противоположности их характеров и несоответствии восприятия окружающего мира, у них было почти мистическое сексуальное единение, словно бы они были созданы друг для друга, и единение это было не только телесным, когда его длинна чётко соответствовала её глубине, но и ментальным, когда желание наслаждаться друг другом совпадало до милисекунды. Вчера же она ушла далеко вперёд, трансформировав страсть в неконтролируемую похоть, а он остался там, где был раньше, раздираемый неожиданно вспыхнувшей платонической любовью. А вот теперь он остался один, избавившись от лживой жены и потеряв надежду снова встретиться с прелестной незнакомкой.

      Окоченев от вечернего бриза, Валерий побрёл в гостиницу, по пути попросив у одного из прогуливающихся по парку туристов сигарету, в надежде согреться. Выпустив дым, он задумчиво взглянул вверх, следя за тем, как растворяется ароматное облако, и обратил внимание, что лишь одно окно светится во всём корпусе, то самое, где живёт эта сумасшедшая графоманка, стучащая по ночам на пишущей машинке. И каково же было его изумление, когда сквозь привычный гостиничный шум до его слуха долетело ненавистное клацанье клавиш.

      – Всё, сука, моё терпение лопнуло, – злобно прошептал Валерий, выплюнул недокуренную сигарету, и раздавив её ногой, решительно направился ко входу в гостиницу.

      Он немного постоял перед номером, подбирая нужные слова, ведь ругаться придётся с женщиной, пусть и вредной, но к которой у него заочно сформировалось дикое отвращение. Оно, конечно, было ведомо завистью, но разве это имеет сейчас какое-то значение, ведь он пришёл, чтобы унизить её, втоптать в грязь, и для этого нужно было сразу, с порога, дать понять, что она ничтожество, застрявшее в прошлом, уродина и бездарь. Накрутив себя ещё больше, Валерий громко постучал в дверь.

      – Кто там? Я ничего не заказывала, – донёсся из номера приглушённый женский голос.

      – Открывай! – крикнул он.

      – Что за вопли? Кто вы такой и почему ломитесь в мой номер? Я сейчас вызову охрану.

      – Этим только хуже себе сделаешь, потому что потом придётся объясняться в полиции.

      – Может вы номером ошиблись? Какая полиция? Что я такого сделала?

      – Нет, я не ошибся номером. Ты, сука, живёшь подо мной, каждый вечер долбишь на своей машинке и мешаешь мне отдыхать.

      – А разве это запрещено?

      – Открывай! –