Тихое НЕсчастье. Майя Неверович

от чувства несправедливости.

      Но утром я, конечно, сделала ему завтрак, тем более что рядышком ковыряла свою кашу заспанная Маруська, которую папа каждое утро отвозит в сад.

      И вот мы с Надюхой уже подходим к дому.

      Та нервно теребит ключи.

      – По идее, он сейчас на работе. Но мало ли. Или вдруг он мои вещи выкинул? Как думаешь? – Она выглядела, как загнанный зверек. Видно было, что ее слегка потряхивает. Она постоянно смотрела по сторонам. – Машины нет, уже хорошо. – успокаивала она сама себя. И, судя по тому, как прибавила шаг, вполне успешно.

      Погодка, надо отметить, была так себе. Вроде лето еще не совсем закончилось, но небо какое-то серое, почти без облаков. Да и настроение больше осеннее, что ли.

      Мы поднялись на четвертый этаж, где была их со Стасом квартира. Пока я пыталась отдышаться, она прислонилась к двери и слушала, нет ли кого дома.

      Из-за стены доносился какой-то ор. Но это из соседней квартиры, даже я уже не удивлялась, что опять скандал.

      Тетенька уже далеко за сорок лет, чуть ли не мамина ровесница, нашла себе этакого Карлсона – и внешне, и по самоуверенности в своей неотразимости – младше себя лет на десять. Тетенька и сама выпить любила, а как с этим товарищем сошлась, так стало вообще весело.

      Мысли прервал звук открывающегося замка. Надюха повернула ключ, и мы зашли в квартиру. Никого. Ну и отлично.

      Сестра пулей рванула в кухню, успев скомандовать, чтобы я собрала ее вещи в зале.

      Пока я аккуратно складывала их в огромную клетчатую сумку, сама она явно собирала посуду, судя по звукам из соседнего помещения. В какой-то момент она заглянула ко мне и со словами:

      – Некогда их складывать, так сойдет! – высыпала в сумку стопку своих трусов.

      Вот это ее «так сойдет» меня с детства бесило. В этом мы с ней абсолютно разные. Я попыталась все же хоть немного разложить ее труселя аккуратнее.

      – Я все! – крикнула, с трудом застегивая сумку. Пришлось даже прижать ее к себе и, навалившись, силком закрывать молнию.

      В дверной проем было видно, как Надюха выносит в коридор еще одну такую же сумищу и рюкзак.

      А в это время голоса соседей уже переместились на лестничную клетку. Было слышно, как тетка, явно снова не трезвая, орала:

      – Пошел вон! И манатки свои забирай!

      – Ах так! – кричал Карлсон (как мы его с сестрой прозвали) – Тогда я и дверь заберу, это я ее ставил!

      Мы, еле сдерживая смех, прислушались. Я, тихонько поставив на пол сумку, прильнула к глазку.

      Эх, ничего не видно! Но был слышен треск снимаемой с петель двери. Сосед был, хоть и не высокий, но довольно крепкий мужичок. Но и дверь совсем не легкая. Толстенная, деревянная. И, видимо, не хотела так просто сдаваться. Несмотря на крики хозяйки, что, мол, может забирать свою дверь и валить на все четыре, покряхтев и поматерившись, сосед сдался. Ударив со всей дури (которой было немало) по двери, пошел вниз. Удар был такой силы, что в подъезде стоял гул, смешанный с выкриками соседки в адрес уже ушедшего Карлсона. Но этот мог и вправду еще вернуться. И не раз.

      – Трындец