О людях и ангелах (сборник). Павел Крусанов

изюм из кулича ковырять, он своё ещё ухватит – пора бы и мне родителя за вымя пощупать.

      Четыре года я Мишкины переводы в свой карман мёл. Поначалу денежку откладывал – на случай, если отец заявится, мол, коплю на племянника, а после выдам разом, пусть просвистит по своему хотению. Ну а потом плюнул – нечего горох под печку сеять, – устроил себе на неделю сладкую жизнь: справа – пол-литра, слева – гармонь! В общем, клевал с кормушки четыре года – только так с родителя поимел законное. Клевал бы дольше, да почтарь-сучок говорит: племянник-то твой нынче при паспорте, ему, мол, теперь и деньги в руки. Паскуда! А Мишка подрос уже, я ему – пу ухо, поди на него костылём замахнись!.. Он как раз по первости с почты пришёл, сел за стол против меня и смотрит. Бабы обед собирают, а он сидит, смотрит и молчит. Лицом что твой чугунный Феликс – не дрогнет… При козах-то ничего не сказал, только желваки пузырил. А как отобедали, я ему первый говорю: ну что, мол, племяш, годами ты поспел, пора нам поговорить меж собой, – покупаю его, значит, таким манером за рупь двадцать. Ну, повёл в свою келью, а там у меня в комоде – косушка подкожная. Закрыл дверь, подмигнул щенку и – косушку на стол. А он всё смотрит и молчит – ждёт, стало быть, когда я ему объяснение предъявлю. Я бутылку откупорил, плеснул в стаканы и говорю:

      – Ты на меня так не глазей, а то я оробею.

      – Сколько ты огрёб, калека? – спрашивает.

      – А ты посчитай. – И стакан ему подаю.

      Он стакан взял и снова смотрит.

      – Посчитай, – говорю. – Всё перечти: какой я при отце любимый сын, сколько пирогов за жизнь не попробовал, сколько вши с меня мяса по окопам съели, сколько с ноги своей костяной счастья поимел! В какой валюте мне это выведешь?!

      А щенок, глаз с меня не сводя, стакан сглотнул и слезу выпустил – небось, первый раз причастился. Ну и я опрокинул – прошла, родимая, как ангел босыми ногами. Помолчали, покрякали. Мишка и говорит:

      – Гнида, ишь какую флешь выстроил – не подступишься!

      – Эх ты, – отвечаю. – Каждому час придёт своё рвать. Вот ты нынче прозевал, так в другой раз изо рта ломтя не выпустишь. А за науку, небось, тоже рассчитаться следует, так что – квиты. – И наливаю, уже по целому. А щенка румянец пробил, гляжу – он за стол присел и скулу подпирает. – Меня, – говорю, – жизнь обвешивала, зато теперь поди обскачи меня на козе! И тебе колотушки на пользу – гибче станешь…

      А зверёныш как тявкнет:

      – Отколотился! – И стакан – в кулак.

      Выпил махом и задохал.

      – Что украл, – говорит, – то уж чёрт с тобой! Но если где опять нашкодишь – все заначки, что скопил, на твои же похороны пойдут!

      Я ему сухарик протянул, чтоб занюхал, а сам думаю: не-ет, щенок, ты пока до волка не дорос, ещё в моих хвостах походишь! Ну а ему загибаю ласково:

      – Вот и славно. Какой из хромого хозяин – бери вожжи да правь!

      Выпил и разлил из бутылки остатки. А Мишка бухтит:

      – Что ты под себя грёб, то матери и тётке Ане хребтом на семью добывать пришлось.

      – Хребтом