Туатара всех переживёт. Светлана Геннадьевна Леонтьева

на первом месте.

      Осенью Игоря Александровича первый раз посадили: он вынес из цеха какие-то детали с целью их перепродажи. Глупый…

      Но я не сдала его, хотя знала, что гвозди Игорь Александрович прячет в гараже. Мы за этим гаражом всегда страстно целовались, просто до помутнения рассудка, до одури, до одышки. Мы не могли быть близки, как мужчина и женщина. Но мы были неимоверно близки, как ещё не взрослые, не созревшие люди, мы просто трогали друг друга, изучая на ощупь. И мы целовали друг у друга всё, докуда дотягивались наши уста и горячие языки. Эта была не просто первая моя любовь, это была какая-то сумасшедшая страсть любопытного подростка. Позже я много раз пыталась найти через социальные сети своего Игоря Александровича. Но ни одноклассники, ни инстаграм, ни в контакте мне ничего не сообщали о нём.

      Милена часто спрашивала: ну как там, как этот Иа? Сладко, солоно?

      Я лишь пожимала плечами, мол, обычная дружба. Ничего такого.

      – Вы целуетесь? Скажи! Не бойся. На этот раз я буду молчать, как рыба. Как густера с Линды. Как карась…

      – Да так…Просто гуляем…

      Я решила не говорить правду, памятуя о первом горьком опыте. Ещё не хватало, чтобы Милена Бла-бла (в девичестве Ерёмина) проболтала то, что у Игоря Александровича волосатая спина, что у него твёрдые спелые губы, что у него закатываются глаза, и как сладко сжимается моё трепетное, детское сердце.

      Всё. Иа в тюрьме.

      Но Милена меня всё-таки сдала. И не раз. Не два.

      Я ей позволяла это делать многое множество раз. Мне казалось, она подглядывает за мной. Подслушивает. И каждый раз сдаёт. В юности одноклассникам, позже в зрелости – в социальных сетях. Милена хорошо писала сочинения. И письма. И посты в интернете.

      Но я поклялась, что она моя сестра. На крови. Поэтому прощала ей всё и всегда.

      И сегодня прощу!

      Точнее скажу: прости меня, что я тебе позволила меня предать!

      ***

      Вот такие они бывают Каины

      в юбках с оборками, с прозвищем женским.

      Живущие в центре ли, на окраине,

      со взглядом братско-сестёрско-вселенским!

      И с именем Анна ли, Света, Елена.

      Но, как ни крути, всё равно караваны

      идут по пустыням моим внутривенно,

      столетья минули – свежи мои раны!

      Озоново, клеверно, ярко-тюльпанны!

      Камнями набила ты кофты карманы.

      Кричишь мне вослед. А от слов одни брызги.

      От слов лишь осколки, простые стекляшки,

      что я не своею живу словно жизнью,

      что не на своей я гадаю ромашке!

      Отвечу спокойно, любовно, свирельно.

      живу я, как надо, тебе я отвечу,

      как Авели – авельно. Крестик нательный.

      И что не ропщу, коли небо – на плечи.

      Холодное небо. Мне мёртвые звёзды

      дают много больше, чем вам всем – живые!

      Ты камень за пазухой держишь, я – слёзы.

      Покуда люблю тебя. Мы же родные!

      О, скоро висок мой цветком заалеет.

      И пуля зерном прорастать будет в теле.

      О,