ли лошади для генерала? Дайте ему моих, ему далеко ехать», намекая на значительное отступление русских армий за время исполнения Балашовым парламентских функций. После убытия генерала Балашева из Вильно, Наполеон, подытоживая свою встречу с парламентёром Александра пишет в своих записках:– «Несколько дней спустя по моем вступлении в Вильну, император Александр прислал ко мне своего генерал-адъютанта Балашева… и требовал, чтобы мы возвратились за Неман…, решившись победить или умереть, но не вступать в переговоры, пока хоть один вооруженный иностранец будет попирать землю русскую. Эта решимость – величественна. Я приобрел уже столько выгод, что, казалось, должно было опасаться раздражать меня подобным предложением. Я дал почувствовать Балашову, что мне нельзя добровольно отказаться от плодов моих действий и возвратиться неуверенным в заключении мира… Для меня важно было достигнуть Двины, тогда мне удобнее было бы вступить в переговоры и требовать гарантий. Я приписывал поступок Александра желанию выиграть время, чтобы соединить рассеянные русские силы… Нашлись наивные люди, которые предполагали, что, приехав неделею раньше, Балашев успел бы восстановить мир, что русские отступили бы за Двину, а я за Неман, что город Вильна был бы объявлен нейтральным, и что новые соображения произвели бы новый переворот во вселенной. Все эти фразы очень звучны… Но разве можно предполагать, чтобы русские решились очистить Литву, когда 400.000 врагов стояло на берегах Немана? Какая держава, не потерявшая еще чувства собственного достоинства, решилась бы оставить свои области для исполнения нашей прихоти, – и какие при этом области? Ту самую Польшу, из-за которой началась война и которая восстала бы, видя, что русские очистили ее, чувствуя себя слабыми… Александр очень хорошо знает, чего требует от него слава, благо государства и память Екатерины, великой бабки его, чтобы решиться на подобное действие… Как бы то ни было, но возвращение Балашова (Балашева) в Дриссу не только не водворило мира, но, напротив, казалось, подало знак к самой упорной войне».
На берегах Немана 24 июня 1812 года. Литография по рис. Х. В. Фабера дю Фора.
За костром в чёрной треуголке стоит Император Наполеон. Шаг к своему "закату" он совершил. Отступать будет как крокодил. А пока, сердце чуть не вырывается наружу – вот она Россия, за рекой.
В день начала войны, князь Багратион, не зная, что она уже развязана в 4 утра Наполеоном, представляет Военному министру свои рассуждения о месте вероятного нанесения удара противником: – "Я не могу думать иначе, как неприятель до сих пор делает одну лишь демонстрацию, и что его точное стремление не должно быть на те пункты, где его более ожидаем (моё дополнение- Гродно-Ковно). Его выгода непременная разделить наши силы и он, по мнению моему, будет стараться воспользоваться сим, как имел честь докладывать выше, у Устилуга, Влодавы и Бреста. Неприятель не может не видеть, что при действительном впадении его в границы наши, чем он ближе будет к морю, тем более рискует быть отрезанным и истребленным. Из чего заключить
