Птичье гнездо. Ширли Джексон

она на четыре дня брала больничный, Элизабет подумала сквозь боль: если продолжать в том же духе, ее выгонят с работы.

      К тому времени, когда она неторопливо вымыла и аккуратно убрала в шкаф посуду, отчистила сковороду, отдраила раковину и протерла стол, спина разболелась не на шутку. Не в силах терпеть, Элизабет заглянула в гостиную, где тетя Морген разгадывала кроссворд из вечерней газеты, и попросила таблетку аспирина.

      – Опять мигрень? – Тетя подняла глаза от газеты. – Тебе следует показаться Гарольду Райану, детка.

      – Она у меня всю жизнь. Доктор Райан тут бессилен.

      – Я принесу тебе грелку для спины, – добродушно предложила тетя Морген, откладывая карандаш, – и одну из тех синих таблеточек. Ты мигом уснешь.

      – Я хорошо сплю.

      У Элизабет закружилась голова, и она схватилась за дверной косяк.

      – Бедняжка. Тебе просто нужно поспать.

      – Мне?

      – Каждую ночь я слышу, как ты ворочаешься в кровати и что-то бормочешь. – Тетя Морген приобняла Элизабет. – Пойдем, старушка моя.

      Тетя помогла ей раздеться. Боль в спине, возникавшая и исчезавшая внезапно, без предупреждения, сейчас была настолько сильной, что Элизабет едва могла пошевелиться.

      – Бедняжка, – приговаривала тетя Морген, снимая с Элизабет одежду. – Сколько раз я раздевала твою мать, когда она была беременна тобой. Она стала до того неуклюжей, – тихонько засмеялась тетя, – положишь ее на бок, а перевернуться она уже не может. Вот так, теперь ночнушка. Она только в последние пару месяцев согласилась, чтобы кто-то – из женщин, имеется в виду, – ей помогал, и то подпускала меня одну. Она всегда была скрытной. А у тебя, надо сказать, не ее фигура – отцовская. Другую руку, детка. Она была красавицей, моя сестра Элизабет, но по уши в грязи. А теперь – грелка и чудесная сонная таблеточка.

      – Но я уже почти сплю, тетя Морген.

      – Не то будешь опять всю ночь ворочаться.

      Ступая как можно тише, тетя Морген направилась к двери, но по дороге все-таки задела ночной столик. Наконец она погасила свет и ушла. Оставшись одна в темноте, Элизабет попыталась уснуть. Тетя неплотно прикрыла дверь – не потому, что беспокоилась о племяннице, которая могла позвать ее ночью, а просто по забывчивости, – и Элизабет слышала, как она плавно переместилась из гостиной в кухню и хлопнула дверью холодильника, гордо бормоча себе под нос, что она себя чувствует отменно и уже стольких пережила на этом свете.

      Мерзкая старуха, подумала Элизабет и тотчас поразилась самой себе, – тетя Морген всегда была к ней очень добра.

      – Мерзкая старуха. – Она поняла, что произнесла это вслух. А если тетя услышит? Элизабет хихикнула. – Мерзкая старуха. – На этот раз вышло и правда громко.

      – Ты меня звала, детка?

      – Нет, спасибо, тетя Морген.

      Лежа тихонько в своей постели, чувствуя, как в темноте боль понемногу отступает, Элизабет почти беззвучно напевала мелодию. Некогда