Право безумной ночи. Алла Полянская

похож, но мало ли на свете похожих голосов.

      – Тогда вы одевайтесь, а я за дверью подожду. Это ваша сумка? Ничего не забыли? Примета плохая – оставить что-то в больнице.

      Я молча пялюсь на него, не в силах произнести ни слова. Наша первая встреча происходила при таких обстоятельствах, что мне и вспоминать не хочется, да и поругались мы с ним тогда здорово.

      Он подхватывает мою сумку и выходит.

      – Ну, чего застыла? Давай, Оля, одевайся – и домой, – Матрона Ивановна достает из пакета вещи, аккуратно раскладывает на кровати. – Ишь, материя какая – и не измялась почти. Сейчас наденешь, и совсем расправится. Платье-то красивое, и кофточка хоть куда.

      Платье это я вижу впервые, как и кофточку. Они совсем не в моем стиле, зато очевидно, что моего нынешнего размера. Судя по всему, притащив шмотки из магазина, близнецы их постирали – все-таки не зря я их приучала к порядку. И колготки моего оттенка, самые светлые. Белье вышитое, кружевное, тоже новое… А вот туфли – мои, удобные, с бантиком. Обувь и белье – единственная вольность, которую я себе позволяла в одежде. Белье, кроме меня, все равно никто не видит, а потому можно покупать все, что нравится, а туфли у меня все на низком ходу, зато в бантиках и цветочках. Это мой ответ Чемберлену – Его Величеству Дресс-коду, будь он неладен.

      Я снимаю халат и надеваю платье из струящейся ткани – на черном фоне букетики цветов. И кофточка в тон этим букетикам. Ну, колготки и туфли – вообще без проблем.

      – Подкрасилась бы. А то ведь с лица на смерть похожа.

      – Да ладно, Матрона Ивановна, тут ехать всего ничего, обойдусь.

      – Халат-то в пакет упакуй, и тапки тоже.

      Я запихиваю в пакет халат и тапки и оборачиваюсь к санитарке. Отчего-то я привязалась к этой странной старушке, вот и сама не знаю, отчего.

      – Ну, надолго я с тобой не прощаюсь, скоро в гости пожалуешь, – она крестит меня и подталкивает к двери. – Идем, пора домой, Валерик заждался.

      Мы выходим из палаты, на тумбочке и окне сиротливо желтеют цветы. Очень я отчего-то люблю желтые цветы, хоть розы, хоть тюльпаны, хоть ирисы – да любые. Вот только нарциссов не люблю в букетах. На грядке – сколько угодно, а срезанные поставить – почему-то нет.

      Он ждет в коридоре, всем своим видом показывая, что ситуация самая что ни на есть рядовая. Только ни хрена она не рядовая, и мы оба это знаем.

      – Ну что ж, дети, идите! – Матрона Ивановна смотрит на нас весело и иронично. – Не убейте только друг друга, характеры-то у обоих – ух! Жду в гости.

      Она уходит в отделение, а новый мой знакомец берет у меня из рук пакет с халатом и кивает:

      – Я там машину припарковал недалеко. Поедем, что ли.

      Я молча иду за ним. Не знаю, как на него реагировать. С одной стороны, он был с моими детьми, когда им был нужен кто-то рядом – кто-то взрослый. С другой стороны, в моем доме после смерти Клима отродясь не ночевали мужчины, даже в качестве диванного постояльца, и то, что все это решили помимо меня, мне, конечно, не очень нравится. Ладно, три дня, а потом он уедет, и будем жить, как жили. Так и быть, ведь