Право безумной ночи. Алла Полянская

это был?

      – Медсестра…

      – Которая?

      – Не знаю. Я ее впервые видела.

      – Ладно, полежи.

      Он выходит, а я проваливаюсь в дремоту. Они чем-то стучат, переговариваются, а мне нет до них дела, я вся превратилась в кокон боли, и я не знаю, когда этому уже конец.

      – Оля, не спи!

      Такое ощущение, что они все решили доконать меня. Как – не спи, когда сил нет дышать?

      – Отстань.

      – Поверни голову и посмотри.

      Я поворачиваю голову, свет нестерпимо режет глаза. У стены жмутся женщины в халатах медсестер.

      – Которая?

      – Нет… та была другая. Долго вену мне ковыряла, высокая, рыжая, молодая, резко духами пахла…

      – У нас запрещено пользоваться парфюмерией на работе, – Семеныч вздохнул. – Ладно, лежи, отдыхай.

      – А что…

      – Матрона Ивановна тебя нашла – видимо, сразу после ухода той «медсестры», – в палате пахло духами, да. Уже сделали анализ, только что пришел результат масс-спектрометра. Тебе ввели дозу препарата, который в определенной дозировке вызывает сильную тахикардию и остановку сердца. Матрона Ивановна поняла, что ты без сознания, выдернула капельницу, подняла шум, и мы успели тебя вытащить. Кто-то очень хочет, чтобы ты перестала дышать. Не знает, видимо, что ты и сама не против.

      – Теперь дудки!

      – Ну, вот это по-нашему. Постарайся сейчас уснуть. Тут тебе охрану прислали, так что ты в безопасности, пока отдыхай, а там поглядим.

      – А что за охрана, полиция?

      – Нет, частная фирма какая-то. Серьезные ребята. Прислал их некий господин Марконов. Хорошие друзья у тебя, значит.

      Я закрываю глаза. Марконов прислал мне адвоката и охрану. Откуда он узнал? Неважно. И я не хочу даже думать о том, как он ко всему этому относится – цивилизованный, упорядоченный Марконов, который в принципе не понимает, что бывает форс-мажор. Но главное, чтобы близнецы не узнали. Ни к чему им это. Хотела бы я знать, кому я мешаю до такой степени? Ума не приложу…

      Сон пришел как-то очень быстро, и боль кончилась, и я снова взлетаю на качелях, а вокруг лето, луг, и мой голубой, в белый горошек, сарафан с пышной юбкой взлетает вместе с качелями, и летний воздух, такой горячий и пахнущий травами, и с бугра видна река, и качели взлетают так высоко, и впереди все лето и вся жизнь.

      Никогда больше я не была так безусловно счастлива, как тогда, в свои четырнадцать лет, на тех качелях.

      – Тихо, ребята. Жива мамаша, видите? Жива.

      Голос я узнаю – это давешняя Матрона Ивановна, пытавшаяся меня воспитывать. Я открываю глаза – в узкий бокс, где я теперь лежу, заглядывают испуганные близнецы. Да, утаить произошедшее от них не удалось, как я понимаю. Похоже, им придется сейчас туго – второй раз чуть не лишились матери, это стресс для детей.

      – Мам… – Денька осторожно приближается ко мне и берет меня за руку. – Мам, ты как?

      – Ничего, сынка, будем жить.

      – Мам, кто мог это сделать, скажи?

      – Не знаю, сынка.

      Но я узнаю. Вот только выйду отсюда, так сразу и примусь